Виктория Хольт - Король замка
От волнения я потеряла дар речи. Он поспешил добавить:
— Я не хочу сказать, что вам придется сидеть в классной комнате. Но вот когда вы вместе ездите верхом… или гуляете… Она знает основы грамматики. По крайней мере, я на это надеюсь. Ей нужна разговорная практика и более-менее хорошее произношение. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Да.
— Разумеется, вам заплатят. Этот вопрос вы можете обсудить с моим управляющим. Что вы на это скажете?
— Я… Я согласна.
— Прекрасно!
Он встал и протянул мне руку. Я дала ему свою, и он крепко пожал ее. Я была счастлива. Мне пришло в голову, что за всю свою жизнь я редко бывала такой счастливой.
Это произошло неделю спустя. Войдя в комнату, я нашла на своей кровати большую картонную коробку с обратным парижским адресом. Я было решила, что это какая-то ошибка, но на крышке увидела свое имя.
Я открыла коробку и обнаружила ярко-зеленую ткань. Изумрудный бархат! Я вынула его из коробки. Это было вечернее платье простого, но изысканного покроя.
Конечно, тут какая-то ошибка. И все же, я приложила платье к себе и подошла к зеркалу. Дух захватывает! Но как оно ко мне попало?
Все еще не веря своим глазам, я отложила платье на кровать и стала рассматривать коробку. В ней лежал сверток в тонкой оберточной бумаге. Развернув его, я обнаружила свое старое черное платье и все поняла еще до того, как прочитала выпавшую оттуда карточку с хорошо знакомым гербом и надписью: «Надеюсь, это платье заменит вам испорченное. Если не подойдет это, мы закажем другое. Лотер де ла Таль».
Я вернулась к кровати, взяла платье и крепко прижала к груди. Действительно, я вела себя, как глупая девчонка. Мое второе «я» — образ, к которому я стремилась, — кричало: «Дурочка, ты не можешь принять это платье!» — а мое настоящее «я», которое показывалось изредка, но всегда было рядом, уговаривало: «Это самое красивое платье на свете. В нем ты будешь чувствовать себя счастливой. Еще бы, в таком платье ты могла бы стать привлекательной женщиной!»
В конце концов я сложила платье на кровати и решила немедленно пойти к графу, чтобы вернуть ему эту посылку.
Я пыталась выглядеть сурово, но при этом представляла себе, как граф пришел сам или послал кого-нибудь за испорченным платьем и отправил его в Париж с приказом: «Сшейте платье такого же размера. Самое нарядное из всех, какие вы шили до сих пор».
Как глупо! Что со мной происходит? Самое лучшее, что я могла сделать, — это поскорее пойти к графу, уговорить его отослать платье обратно в Париж.
Я направилась в библиотеку. Возможно, граф ждет меня: ему, конечно, известно, что платье уже пришло. Едва ли он мог заказать его для возмещения убытков и выкинуть эту историю из головы.
Я действительно нашла его в библиотеке.
— Я должна поговорить с вами, — сказала я. Как и во всех случаях, когда я чувствую себя неловко, мой голос прозвучал заносчиво.
Он это заметил, по его губам пробежала улыбка, а глаза лукаво блеснули.
— Присядьте, мадемуазель Лосон. Вы чем-то взволнованы?
Я оказалась не в самом лучшем положении. Меньше всего на свете мне хотелось выдавать свои чувства — тем более, что и я сама не очень хорошо понимала их. Еще никогда мне не приходилось так волноваться из-за какой-то тряпки.
— Нет, — возразила я. — Я просто пришла поблагодарить вас за платье, которое мне прислали вместо старого. Но я не могу его принять.
— Ага, значит, оно уже прибыло. А в чем дело? Не тот размер?
— Я… не знаю. Я не примеряла. Но вы… Не было никакой необходимости заказывать его.
— Позвольте с вами не согласиться. Такая необходимость была.
— Да нет же! Это было очень старое платье. Я носила его несколько лет, а это… оно…
— Оно вам не понравилось?
— Не в этом дело.
Мой голос прозвучал так сурово, что граф улыбнулся.
— Правда? А в чем?
— В том, что мне и в голову бы не пришло принять его в подарок. Это исключено.
— Почему?
— Потому что я не вправе принять его.
— Мадемуазель Лосон, лучше скажите прямо, что вы считаете неприличным принимать от меня предмет одежды. Если, конечно, вы имеете в виду именно это.
— Почему я должна так считать?
— Не знаю. — Он снова неопределенно махнул рукой: чисто французский жест, который может означать все, что угодно. — Откуда мне знать, о чем вы думаете? Я просто пытаюсь найти какое-нибудь объяснение тому, что вы не хотите взять замену пещи, испорченной в моем доме.
— Но это платье…
— Чем платье отличается от любой другой вещи?
— Это моя личная вещь.
— А! Личная! Если бы я разбил у вас склянку с раствором, вы не позволили бы мне купить новую? Или причина в том, что платье… это вещь, которую вы будете носить… принадлежность туалета, так сказать?
Я отвела взгляд в сторону. Горячность, с которой он говорил, усиливала мою нервозность, но я стояла на своем:
— В такой замене не было никакой необходимости. В любом случае, зеленое платье намного дороже старого, стоимость которого вы хотите возместить.
— Трудно определить стоимость вещи. Черное платье вам очевидно дороже: лишившись его, вы очень огорчились и ни за что не соглашаетесь на другое.
— Вы упорно не хотите меня понять!
Он стремительно подошел ко мне и взял за плечи.
— Мадемуазель Лосон, — сказал он мягко, — не отказывайтесь. Ваше платье было испорчено одним из членов моей семьи, и я хочу возместить причиненный вам ущерб. Ну что, вы берете его?
— Если вы ставите вопрос так…
Он отпустил меня, но не отошел. Я чувствовала себя неловко и в то же время была совершенно счастлива.
— Итак, вы согласны. Очень великодушно с вашей стороны, мадемуазель Лосон.
— Это вы великодушны… Не стоило…
— Повторяю, это было необходимо.
— …покупать взамен такую шикарную вещь, — закончила я.
Он вдруг рассмеялся. Я никогда не слышала, чтобы он так смеялся. Без горечи, без насмешки.
— Надеюсь, — сказал он, — увидеть вас когда-нибудь в этом платье.
— Увы, мне некуда надеть его.
— Ну, если оно и впрямь такое шикарное, случай должен представиться.
— Не представляю, каким образом, — возразила я. Чем сильнее во мне кипели чувства, тем холоднее становился мой голос. — Скажу только, что это было очень любезно с вашей стороны. Мне остается лишь принять платье и поблагодарить вас за доброту.
Я направилась к выходу. Он опередил меня, распахнул дверь и склонил голову, так что я не могла разглядеть выражение его лица.
Когда я поднялась к себе, от избытка чувств у меня закружилась голова. Если бы я была мудрее, я бы проанализировала их. Мне надо бы было задуматься, но я, конечно, ни о чем не могла думать.
