Джоанна Борн - Черный ястреб
А потом девушка произнесла тихо и невыразительно:
— Я устала бояться.
И этих нескольких слов хватило, чтобы Хоукер пропал.
«Она привела с собой три тысячи демонов. Думаю, я могу убить нескольких».
— Да, я только и слышу: «Жюстина Дюмотье — трусиха». Ты принимала участие в битве при Арколе. Тебя отправили в Верону. Совершенно одну. И ты поехала. Ну, самая настоящая трусиха.
— Не говори глупостей. Это наша профессия. Если бы она меня пугала, я бы лучше занялась вязанием, — выдохнула Жюстина. Ее дыхание коснулось кожи Хоукера. и ему показалось, будто Сова прикоснулась к нему рукой. — Я просыпаюсь по ночам, дрожа всем телом. Когда я вспоминаю голы, проведенные в борделе, меня охватывает ужас. Мне стыдно и тошно. Кошмары перестанут меня преследовать, если я пересплю с тобой.
— Возможно, все прекратится. Сова. А может, и нет.
— Ты искусный любовник. Все говорят об этом. А еще все знают, что ты никогда не распространяешься о своих любовных приключениях. Мы с тобой расстанемся, и наши пути разойдутся и будут пересекаться не слишком часто. — Жюстина печально посмотрела на Хоукера. — Всего один раз. Это не займет много времени. Я знаю, что делать, чтобы…
— Да ничего ты не знаешь. Иметь с тобой дело даже хуже, чем с девственницей, чего, кстати сказать, я никогда себе не позволял. Ты знаешь слишком много того, что неправильно.
— Я очень умелая любовница, не сомневайся. Я…
— Ты невежественна, словно ком глины. Если бы у меня была хоть капля здравого смысла, я оставил бы тебя здесь, а сам отправился бы спать под дождь. — И все же Хоукер выглядел так, словно здравый смысл покинул его. — Не думай, что мне польстило твое предложение. Для мужчин, которые ублажают женщин за деньги, придумали специальное название.
Жюстина замерла. Словно боялась, что разлетится на куски, если сделает хоть одно неосторожное движение.
— Ты хочешь отказать мне?
— Просто указываю на то, что могут возникнуть сложности. Прежде всего ты — вражеский агент. А это уже создает определенные трудности.
Хоукер схватился рукой за узел своего галстука и задумался. Какую же боль испытывала, оказывается. Сова.
Он никогда не понимал, как некоторые мужчины обращаются с женщинами. Сам же он не уставал удивляться тому, что на свете существует такое чудо, как женщина. Не уставал от издаваемых ими вздохов удовольствия. От того, чтобы дарить им это самое удовольствие. Ничто в мире не могло с этим сравниться.
Возможно, им все-таки удастся прогнать терзающих душу Совы призраков.
— Мне следовало бы прогнать тебя… но, черт возьми, ты такая красивая!..
Глава 21
Поцелуй, их первый поцелуй оказался всего лишь прикосновением прохладных губ ко лбу Жюстины. Хоукер словно бы здоровался с ее телом. Ободрял его обладательницу.
Молодой человек отстранился, и Жюстина увидела, как его глаза потемнели и вспыхнули страстью. Словно вместе с галстуком он снял с себя груз приличий. Хоукер отбросил галстук в сторону на обитое цветным ситцем кресло.
Он быстро расстегнул пуговицы рубашки — одна, две, три, — и Жюстина одобрила его поспешность. Чем быстрее они покончат с этим, тем лучше.
— Ты сводишь меня с ума. Ты знаешь это?
— Я вовсе не собиралась…
— Но теперь уже слишком поздно, не так ли? Да поставь ты эту проклятую чашку, пока не уронила.
Жюстина держала чашку, словно щит между собой и Хоукером. Повинуясь его словам, она поставила ее на блюдце.
Молодой человек взял Жюстину за подбородок своими длинными умелыми пальцами.
— Что ж, давай попробуем. — С этими словами он накрыл ее тубы в поцелуе.
«Я не люблю целоваться. Это не самое противное, но все же…»
Однако Жюстина тут же потеряла нить рассуждений, когда Хоукер слегка прикусил ее нижнюю губу и принялся путешествовать по ней из стороны в сторону. Он облизал верхнюю губу девушки, словно запоминал се очертания. Рот Жюстины приоткрылся помимо се воли, впуская внутрь язык Хоукера. который действовал отнюдь не наугад.
Жюстине стало щекотно. Вернее, прикосновения губ Хоукера были сродни электрическим разрядам и вызывали желание отвернуться. Или наоборот, придвинуться ближе.
Но Хоукер уже отстранился.
— Ну вот и хорошо, — произнес он, и в голосе его чувствовалось возбуждение. — А теперь нам нужно избавиться от одежды. Дай мне минуту.
Некоторым мужчинам нравилось се раздевать. Некоторые любили наблюдать, как она раздевается сама. Концы кружевной накидки, прикрывавшей грудь Жюстины. были заправлены в лиф платья. Она вытащила один конец, как бы невзначай коснувшись пальцами изгиба груди и поддразнивая Хоукера. Жюстина проделывала подобное не раз…
— Прекрати! — рявкнул Хоукер. — Просто раздевайся. И перестань, черт возьми, продумывать каждый жест.
— Ты слишком вспыльчив. Я не перестану думать лишь потому, что ты так приказал.
— Тогда думай обо мне. Хоукер расстегнул пуговицу на манжете и высвободил одну руку из рукава. Он недовольно хмурил брови. Вообше-то я рискую. Меня могут выгнать со службы за то, что я с тобой переспал. Поэтому сейчас ты будешь со мной телом и душой.
Телом и душой. Он хотел прикоснуться не только к ее телу, но и к душе тоже. Нет. Этого не будет. Ведь Жюстина хотела совсем не этого.
Хоукер стянул рубашку через голову, смял ее в руке и швырнул через плечо. Не переставая хмуриться, он встал в полный рост, взял Жюстину за руки и поднял се с пола.
После этого он снял штаны, отбросил их пинком в сторону и теперь стоял перед Жюстиной полностью обнаженный. Его возбужденная плоть подрагивала. Жюстине не раз приходилось делать комплименты мужскому достоинству. Но теперь, когда она могла откровенно говорить о своих чувствах. Жюстина молчала, намеренно отводя взгляд.
Кожа Хоукера была очень смуглой. Скорее всего, от долгого пребывания в Италии. Жюстина видела мальчишек и молодых людей, нагишом купающихся в гавани меж лодками и в реке возле моста, и всегда завидовала их свободе.
Худоба Хоукера бросалась в глаза. Хозяева не давали ему ни покоя, ни отдыха. Если он не выполнял какое-то серьезное задание, то его использовали в качестве курьера. Под кожей молодого человека явственно вырисовывались ребра. Мускулы на его животе, плечах и руках напоминали выступающие на поверхности холма камни и были гладкими и округлыми, точно отполированные куски дерева. Его тело являло собой жестокую и неистовую простоту, сравнимую лишь с силами природы. На нем не было ни одного мягкого или слишком нежного места.
Жюстина могла дотронуться до него. Могла теперь сделать это.
