Лиза Бингэм - Дальняя буря
— Каттер?
Дэниел нахмурился, обвел взглядом присутствующих — самые лихие ребята из близлежащих западных территорий.
— Что, черт возьми, происходит? Мужчины неловко переглянулись, но промолчали.
— Он ждет тебя в той хижине у Манстеровой развилки, где мы были в прошлом году. — Брэкстон продолжал, будто не слыша вопроса Дэниела. — Мы с радостью проводим тебя туда.
Дэниел бросил на мужчин мрачный взгляд.
— Я в отпуске.
Брэкстон обдумал это заявление, перекатил во рту табак, который жевал, и выплюнул его на снег.
— Может, и в отпуске, а может, и нет, — загадочно проговорил он. — Лучше не заставляй Каттера ждать. У меня нет желания выслушивать его жалобы и ругань. — Наклонившись вперед, он вполголоса добавил: — У меня нет времени вытаскивать тебя из приюта, поэтому можешь заняться своими личными делами… личными.
Довольный произнесенной речью, Брэкстон отсалютовал Дэниелу двумя пальцами.
— Ладно, ребята, поехали. У нас еще есть дела до заката.
Мужчины пустили лошадей легким галопом, оставив после себя утоптанный снег и ощущение неловкости.
Воцарилась звенящая зимняя тишина, а Дэниел стоял и думал о годах, отданных долгу, и усталости, накопившейся за годы неприкаянной жизни. Он вдруг понял, что, озабоченный чувствами и страхами Сьюзан, не заметил, как она изменила его отношение к жизни.
Винтовка скользнула из онемевших пальцев обратно в седельную кобуру. Но не январский холод настолько обессилил Дэниела. Страх, непонятный, всепоглощающий страх. Получилось так, что он позволил себе нуждаться в ком-то.
Прищурившись из-за слепящего блеска солнца на снегу, Дэниел постарался подавить в себе этот страх. Его чувства к Сьюзан постепенно становились все сильнее и глубже, и он страшился того, что может произойти. Между ним и Сьюзан никогда ничего не может быть. Он страстно желает обладать ею, но она не из тех женщин, кого можно прятать в шкатулку, как безделушку, и доставать по мере надобности. Эта девушка подобна цветку, она требует постоянного внимания и заботы. Она заслуживает настоящего дома и настоящего мужа.
На какую-то секунду ему захотелось сделать все это для нее. Бросить свою работу, сделаться как все, жениться на Сьюзан и привести ее в дом на Охотничьей тропе. И строить там их совместную жизнь. Они могли бы завести кур, коров и уток. Он бы носил воду, а она готовила.
Иллюзия, не более реальная, чем навеянные опиумом видения. Дэниел не представлял, сможет ли он когда-нибудь осуществить все это. Он слишком долго работал на Пинкертонов, чтобы так легко порвать с агентством. Он не знал, сможет ли жить такой размеренной жизнью, и был уверен, что Сьюзан не выживет в его жестоком мире. Она сломается и умрет, как цветок зимой.
Дэниела охватила тоска. Их объятия украдкой будоражили его чувства, как хорошее вино. Что он сделал? С ней и с собой? Он разбудил Сьюзан для мира чувств и лишил ее наивной веры, что, уйдя в монастырь, она спасется от своих невзгод. Делая это, он не думал о будущем. Он слишком привязан к своей жизни, чтобы менять ее, и в ней нет места для такой невинной, как Сьюзан, женщины.
Сьюзан не должна прожить свою жизнь в одиночестве. Она обязательно найдет себе кого-нибудь. Правда, Дэниел подумал, что не сможет этого перенести.
Ударив лошадь каблуками, Дэниел возобновил свой путь. Может, надо оставить ее в покое. Если она станет монахиней, то окажется недосягаемой для Дэниела.
Но и не для кого другого.
Сестра Мэри Маргарет погладила Сьюзан по голове, успокаивая, но девушка даже не заметила этого. Она дрожала всем телом.
— Я не могу уйти, сестра Мэри Маргарет.
— Ты думаешь, что Господь уже принял за тебя решение? — Она пальцем приподняла подбородок Сьюзан, заставляя девушку посмотреть ей в глаза. — Сьюзан, очень немногие действительно рождены для такого служения. Вот почему женщины сначала живут в монастыре послушницами, а уж потом постригаются в монахини. Они должны найти ответ в глубине своего сердца. Ты еще не приняла постриг. Нет ничего страшного в том, чтобы покинуть орден, если Бог уготовил тебе другой путь.
Сестра Мэри Маргарет улыбнулась. По какой-то причине улыбка вызвала к жизни неясный образ другой красивой женщины. Видения прошлого пронеслись перед глазами Сьюзан.
«Мама?»
«Беги, Сьюзан».
Она, должно быть, всхлипнула, потому что Мэри Маргарет погладила ее по голове, большими пальцами утирая слезы девушки.
— Оставь, Сьюзан. Господь не требует твоей жизни как наказания за прошлое. Оставь.
Эти слова поразили Сьюзан в самое сердце. Она действительно использовала свою службу в школе как придуманный ею же способ наказания. За что? За то, что произошло, когда она была ребенком? За несчастный случай?
— Я не жалею о том, что служила вместе с сестрами.
— А теперь ты не должна сожалеть о том, что уходишь, потому что пришло твое время.
Маргарет крепче прижала к себе девушку. От монахини пахло мылом и шерстью, розами и травами. Сьюзан попыталась сдержать слезы, но они просачивались сквозь ресницы и текли по щекам.
— Что же мне делать? — сдавленным голосом спросила Сьюзан. — Там для меня нет места.
Мэри Маргарет снова подняла подбородок Сьюзан.
— Конечно есть. Неужели ты не видишь? Бог дал тебе другой путь, он приготовил и дорогу. Ты должна лишь найти в себе мужество сделать по ней первый шаг. — Монахиня пристально посмотрела на девушку. — Ты знаешь, что я только-только стала послушницей, когда ты поступила в школу?
Сьюзан покачала головой.
— До этого я тоже училась в школе св. Франциска… и, думаю, попортила сестрам немало крови. Моя мать не разрешала мне пойти в школу до четырнадцати лет, поэтому я была гораздо старше большинства девочек. Я была дикой и непокорной. Я думала, что школа — это конец моей жизни, что я обречена оставаться там, пока моей матери не вздумается забрать меня. Я боролась со всеми. Я даже перелезала через стену и на несколько дней исчезала в городе. — Она криво усмехнулась. — Пытаясь выжить, в те безумные годы я нарушила, кажется, все заповеди.
По мысли Сьюзан, сестра Мэри Маргарет не способна была и мухи обидеть, не говоря уже о нарушении заповедей Господних. Глаза девушки недоверчиво расширились.
— Потом однажды меня навестил друг. Он убежал от своих попечителей, и ему нужно было где-то отсидеться. Мне тогда было двадцать лет. Я чувствовала себя потрепанной и грязной, но хотела показать ему, какой стала свободной. Думаю, в глубине души я хотела поразить его.
— И как?
— Если он и поразился, то не показал этого. — Глаза монахини потеплели. — Он не стал стыдить меня, обвинять, но я увидела, что он разочарован во мне. К моему несказанному удивлению, этот юный мальчик решил, что мне нужна его помощь. Он стал учить меня тому, что я уже забыла: что я личность, что в этом мире есть люди, которые переживают за меня, что не надо становиться тем, чем не хочешь быть. И вскоре я поняла, что пыталась успеть отказаться от Бога, пока он не отказался от меня — и все потому, что отчаянно хотела вступить в орден.
