Екатерина Мурашова - Пепел на ветру
– Лука, ради всех святых, хоть вы не учите меня жить!
– А кто вас еще учит?.. Ладно, ладно, простите и извольте – по существу нашего вопроса… Итак: задолго до реформы, без малого сто лет имением Синие Ключи владели помещики Осоргины. Род не из самых знатных, но вполне добропорядочный и служилый. Дед последнего Осоргина в молодости живал в Петербурге, был принят при дворе и достиг при Александре 1 изрядного богатства и положения, а уже на склоне лет вернулся на родину и до самой своей смерти был губернским предводителем дворянства. Умер, кстати, 74 лет, причем, не от болезни, а обожравшись за званым обедом. Отец предпочитал Москву, имел там недвижимость и ткацкую фабричку, отличился в Крымской войне и имел Святого Владимира 3‑й степени с бантом… Во время реформы был назначен мировым посредником. У самого же у него крестьяне почти все были на оброке, женщины ходили в Москву за пряжей на ту же фабрику, а с выкупными платежами он поступил более чем по тому времени оригинально – прикупил еще земель и леса. Потому после 1861 года поместье сохранилось едва ли не самым крупным землевладеньем в округе. Старший его сын выбрал военную карьеру, и гвардейским капитаном погиб в Туркестане в 80‑х при усмирении какого-то мятежа. Младший, он же последний Осоргин по сравнению с предками и даже с братом выглядел вяловат, хотя закончил Университет и даже участвовал в каких-то беспорядках, после чего был сослан под надзор полиции в свое же имение. Там и осел. Отец тут же по сговору женил его на дочери соседей, что позволило еще увеличить поместье и расширить какую-то хозяйственную деятельность. Всем этим Николай Осоргин под отцовым руководством, а потом и без оного занимался без огонька, но внятно и вдумчиво. Завел у себя мериносовых овец и сыроварню. Выписал из Англии быка и трех коров. Писал даже какие-то статьи в сельскохозяйственные журналы…
– Камарич, вы меня разыгрываете, это роман господина Тургенева – я его узнал, я по нему в третьем классе гимназии доклад делал.
– Да ну вас, Январев! Слушайте дальше, дальше будет интересней… Наследников у Николая с его женой все как-то не случалось, а там она и вовсе померла. Он после ее смерти продолжал жить там же и тем же порядком, как будто ничего и не случилось. И казалось – рыбьей его крови хватит до его же веку, а там и имение, как выморочное, отойдет государству, но… Николаевы друзья молодости все надеялись друга как-то отвлечь, расшевелить – наезжали в имение шумною толпой, возили в гости в Калугу, в Москву, как-то раз повезли к цыганам и…
– Лука! Я знаю уже, что мать Люши была цыганкой! Знаю из ее собственного дневника.
– Вы знаете не все. Есть то, о чем сама девочка знать не могла, так как это происходило еще до ее рождения. Впервые в жизни влюбившись, будучи уже на пятом десятке лет, Николай Осоргин, по общему мнению, решительно обезумел и перестал сам на себя походить. Забрал цыганку из хора, увез в имение, специально выстроил там театр, в котором она могла бы петь и танцевать. Цыганка, как и все из ее племени, любила золото и цветные камни. Он отдал ей драгоценности своей матери и покойной жены. Вы помните, что родные покойницы жили по соседству? Представьте, что они чувствовали, по привычке приезжая с визитами в Синие Ключи и встречая там за обедом или наблюдая на самодеятельной сцене полудикую цыганку, увешанную их фамильными гарнитурами! Не удивительно, что вскоре всякие сношения между соседями прекратились. Но Осоргин на этом не остановился. Не тронув наследственные леса и пашни, он продал доставшуюся в приданое жене усадьбу Торбеево и приобрел на аукционе желтый алмаз «Алексеев», не бог весть какой чистой воды, но знаменитый своими размерами. И еще какие-то драгоценности в придачу. Все это досталось цыганке в благодарность за то, что она почти подряд родила ему двоих детей, мальчика и девочку. Мальчик, впрочем, вскоре умер, не дожив и до года, а вот девочка – выжила. Цыганка же в имении откровенно тосковала – не то по табору и кочевой жизни, не то по своим песням в хоре. Украсив себя многотысячными бижу, часами сидела в развилке старой липы, качала босой ногой и низким голосом напевала тоскливые песни. Любила ли она хоть сколько-нибудь своего пожилого мужа – бог весть. Тосковала по умершему сыну, а дочь как будто бы не очень признавала. Да и девочка, должно быть, в ответ – кусала мать за грудь. Вообще-то цыганки кормилиц не признают, а здесь по настоянию отца от кормления пришлось отказаться. Но и женщину из деревни дикарка к своему дитю не подпустила, потому в результате девочку выкармливала нянька молоком козы…
– Камарич, ну признайтесь, что вы все это сочинили для красоты сюжета! Откуда вы можете знать, какой голос был у цыганки? И чем кормили девочку в младенчестве? Откуда у вас вообще все эти сведения?
– Использовал знакомства, Аркадий Андреич, на благо нашего общего дела использовал свои многочисленные знакомства в кругах. Некоторые – вполне деликатного свойства. А голос цыганки – что ж за секрет? – вполне живы и здравствуют люди, которые слыхали ее песни. Картина же с сидящей на дереве цыганкой – выставлялась на передвижной выставке 1893 года. Странно, но приобрел ее тогда вовсе не Николай Осоргин. Впрочем, именно в 1893 году цыганка и умерла… Девочку Осоргин признал, но ее практически никому и никогда не показывали. Ходили слухи, что она совершенно безумна, но мы с вами оба теперь знаем, что это не так. Или, во всяком случае, не совсем так.
– Вам известно, кому теперь принадлежит имение?
– Ну разумеется, я все узнал! А вот вы торопитесь и не даете мне получить удовольствие и рассказать все по порядку. Но как пожелаете. Пожар в усадьбе случился во время крестьянского бунта в 1902 году. Сгорела контора и почти вся центральная часть здания, обрушилась башня с обсерваторией. Крылья и флигеля удалось отстоять прибывшей пожарной команде. Тогда же взбунтовавшиеся крестьяне зачем-то перерезали всех английских коров. С быком же по кличке Эдвард им справиться не удалось. Он разъярился, разнес стойло и устроил в Синих Ключах настоящую испанскую корриду – затоптал насмерть одного из крестьян, сломал руку ветеринару, и еще кого-то поднял на рога уже по дороге к свободе…
– Лука! Вы можете мне не поверить, но меня решительно не интересуют приключения английского быка-производителя в 1902 году.
– Зря, батенька, зря! Тогда о главном. Николая Павловича Осоргина убили еще до пожара. Это было установлено следствием, виновные непосредственно – повешены, еще человек пятнадцать из крестьян – на каторге. Считалось и считается до сих пор, что дочь Осоргина Любовь и ее бессменная нянька и воспитательница Пелагея Никитина погибли во время пожара. Сомнений в том у следствия не возникало, все свидетели говорили одно: в момент возникновения пожара обе находились наверху и вниз не спускались, отрезанные огнем со всех сторон. Ну, а когда рухнула башня и балки второго этажа, там уж и говорить было не о чем… Из занятного: драгоценностей цыганки так и не нашли, хотя бесследно исчезнуть в пожарище они не могли, драгоценные камни тугоплавки, да и собственные покои Осоргина находились в уцелевшей части дома. Сейф в кабинете, кстати, уцелел вполне, был вскрыт в присутствии душеприказчика, следователя и нотариуса. Там нашлись все бумаги в образцовом порядке, завещание по всей форме, но… ни украшений, ни алмаза не оказалось и в помине!
