Екатерина Мурашова - Пепел на ветру
– Куклу твою не верну, – вымолвила Люша, глядя прямо в глаза Аркадия. – Продала уже.
Зрачки у нее были острые, как булавки. Взгляд неприятно-голый.
– Не в кукле дело, – сказал Аркадий. – Мы с тобой тогда не договорили до конца… Как, кстати, твоя нога? Не болит?
– Как созрело, выпила водки и резнула ножом, – равнодушно отчиталась Люша. – Вытекло все и зажило, как на собаке.
– Господи, Люша! – поморщился Аркадий. – Это же опасно, нужна дезинфекция…
– Я знаю, – важно кивнула девушка. – У нас в Кулаковке прежде фельдшер жил. Той зимой по пьянке в канаве замерз. Он, как выпьет немного и до того, как свалится, нас завсегда учил, как надо лечить. Мы слушали. Так нож Марыська на огне прокалила. А водку не только внутрь, но и снаружи рану полили…
Аркадий промолчал, ясно представив себе картину «операции».
– Так о чем нам еще с тобой говорить-то? – напомнила Люша.
– Я… мне кажется, что, раз уж все так вышло, нам с тобой нужно познакомиться поближе. Мне интересно…
– Но мне-то нимало не интересно! – перебила Люша. – С этим как?
– Это просто невежливо, Люша, – улыбнулся Аркадий. – Все-таки я как-никак спас тебе жизнь…
Люша несколько раз моргнула. Длинные ресницы казались синими. Тот же синий отблеск промелькивал и в волосах, выбивающихся из-под шапочки.
– Ага, – сказала она. – Вот это понятно. Да еще и куклу памятную продала. За мной долг. Ты хочешь, чтобы я тебе его вернула, так?.. Подожди! Сама скажу! Я знаю, что у вас, у господ, эдак не принято, но лишних слов тоже не люблю. Они щекотятся… Значит так: в квартиру я к тебе больше не пойду, для меня там след нехороший остался. А сейчас мы с тобой пойдем на Грачевку во флигель, там у меня знакомая есть, и номера недорогие. На два часа комнату возьмем – нам ведь хватит, ага? Для тебя там, конечно, не очень чисто покажется, но я Фросю попрошу, она специально для ентого случая дезинфекцию карболкой сделает, – девушка растянула в холодной улыбке синеватые, словно изморозью покрытые губы, обозначая собственную шутку. – Там надо обязательно вино заказать, но тебе это все ничего стоить не будет, а я им потом все оплачу или отработаю – это уж как выйдет. Только учти – я вообще-то не по этому делу, а больше по воровскому, так что особо изысканных утех не ожидай… Ну что, зови полового, плати и пошли, что ли? Чего тянуть?
Аркадий страшно покраснел. Пока девушка говорила, кровь прилила к его голове таким бурным и напористым потоком, что, казалось, сейчас фонтаном брызнет из ноздрей. Все слова застряли в глотке комком душных тряпок. Побелевшими пальцами он схватился за край стола.
– Эй, Аркадий Андреевич, ты чего? – позвал Камарич, который оставался сидеть и в общем гуле трактира не слышал тихого разговора. – Что-то не так? Девушка, да вы присядьте на лавку, а то его сейчас удар хватит – а из нас двоих доктор как раз он…
– Лука, пойдемте отсюда немедленно! – сдавленным сказал Аркадий.
– А как же…
– Все после! Оставьте деньги и пойдем!
Камарич послушно забренчал мелочью в кармане. Люша стояла, чуть отвернув голову в сторону, и искоса, с любопытством рассматривала обоих попеременно. Когда мужчины вышли, она пожала плечами и вернулась за стол к огольцам, которые сидели, жадно вытянув шеи, и пытались хоть о чем-нибудь догадаться.
– Ну, Люшка, ну! Ты их знаешь? Чего они от тебя хотели-то?!
– Есть такие люди, которые сами себе признаться не смеют, чего хотят. И получается – не знают. Так вот – эти из них.
– Неужто и вправду бывают такие? – задумчиво, подперев рукой грязную, поцарапанную щеку, спросил младший из огольцов. – Я вот в школах ни дня не учился, а знаю точно – хочу сто рублей денег, рубаху красного шелка, сапоги гармошкой со скрипом и це́почку золотую в аршин… И догадать не могу: чего бы мне не сметь в этом признаться?
Глава 9,
из которой читатель многое узнает о прошлом семьи Осоргиных и о диковинном завещании Николая Павловича, отца Люши.
Мужчины меж тем быстро, обгоняя праздно гуляющих по воскресному времени москвичей, шагали по Тверской улице. На них оборачивались.
– Аркадий Андреич, пойдем медленнее, – предложил Камарич. – И свирепость с физиономии слегонца убрали бы, а? Времена-то какие, не забыли! Нас ведь сейчас за боевиков примут и в участок заберут. И будут не так уж неправы, а?..
Лука слегка пнул Аркадия локтем. Тот в ответ прорычал что-то неразборчивое.
– Ну в чем дело-то, скажите уж… Похоже, прежде, чем вы успели обрисовать ей суть дела, девушка сама сделала вам какое-то предложение, от которого вы отказались, так? Но это стоило вам некоторых усилий…
– Заткнитесь, Камарич, не то в морду получите, – попросил Аркадий.
– Молчу, молчу. Ценю целостность своей, как вы изволили выразиться, морды. Да и на вид вы сильнее меня. Хотя, кстати, если дойдет до драки, я вполне могу оказаться ловчее и увертливее…
Добродушно-ироническая болтовня Луки постепенно сделала свое дело. Пошли медленнее, лицо Аркадия потеряло кирпичный оттенок и приобрело свой обычный цвет.
– Что ж дальше? – спросил Камарич, когда проходили резиденцию генерал-губернатора. – Каков, на ваш взгляд, наш следующий шаг?
Уже темнело. На Тверской зажглось электрическое освещение, по боковым улочкам привычно побрели с лесенками фонарщики – зажигать газовые фонари. Из высоких окон большого зала слышны звуки музыки, к подъезду подкатывают кареты, запряженные рысаками – должно быть, генерал-губернатор сегодня дает бал.
– Увольте, увольте меня! – едва ли не взвизгнул Аркадий. – Передать все это в руки людей, так или иначе заинтересованных в судьбе девушки, рассказать им все как есть, и никогда больше…
– Но вы же сами опасались злоупотреблений…
– Само наше с вами участие в деле и информированность обо всем уже представляет какие-то гарантии. Мы же в любой момент можем поинтересоваться и всякого рода произвол заметить. Вам удалось что-нибудь узнать по своей линии?
– Конечно. Если дневник действительно принадлежит этой девушке (после вашего рассказа я, честно сказать, в этом сильно сомневался, но сейчас, взглянув на нее воочию, склонен полагать, что так оно и есть), то история выглядит преувлекательной и весьма романического толка.
– Если можно, вкратце, – буркнул Аркадий. – Я, видите ли, романов не люблю. Предпочитаю им Вестники Академии Наук.
– Экий вы, товарищ Январев, скучный, – пожал плечами Камарич. – Романы надо любить. Они, как и сказки народные, суть претворение бестолковой обыденной жизни в гармоническую и законченную, а стало быть легкоусвояемую форму. А академические Вестники есть не более, чем сухой горчичный порошок, которым блюдо жизни посыпают для остроты и пряности вкуса, то есть сами по себе питательной ценности не имеют…
