Луиза Аллен - Запретная драгоценность
Когда Ануша проснулась, вокруг царила темнота. Похоже, уже глубокая ночь, воздух наконец посвежел. До нее даже долетал слабенький ветерок. Странно. Она ведь всегда закрывает дверь очень плотно. Но сейчас, задумавшись над этим, поняла, что ни разу не страдала от духоты и жары в тесной каюте. Дверь, должно быть, и в предыдущие ночи была приоткрыта. Кто-то открывал ее каждую ночь? Тихо, как ветерок, она выскользнула из постели и пошла посмотреть. Дверь оказалась подперта в приоткрытом положении, но каюта Ника закрыта.
Пока она стояла у двери и удивлялась, с палубы донесся стук, будто кто-то запнулся обо что-то ногой, и затем приглушенное восклицание. Ануша схватила с кучи одежды кинжал и поднялась по лесенке в открытый люк.
Полная луна ярко освещала широкий берег с темными бесформенными предметами — это, завернувшись в одеяла, спали у тлеющего костра матросы. Она перевела взгляд. Серебристый свет омывал палубу и расположившегося на ней мужчину, который сидел, скрестив ноги и прислонившись спиной к мачте. Ник.
Ануша замерла, осторожно выглядывая из люка. На палубе валялись подушка и одеяло, сбоку был пристроен мушкет. Она уже достаточно хорошо знала его, чтобы догадаться: он оставил открытой дверь ее каюты, чтобы впустить прохладный ночной воздух, а сам из соображений безопасности остался ночевать на твердых досках палубы.
Но почему он не отдыхает сейчас? Глаза наконец привыкли к свету, и она смогла как следует его разглядеть. Он был босым, в одних шароварах, занимался тем, что разматывал свою повязку.
«Я забыла про его рану, — виновато осознала Ануша. — Как я могла!» Ник совершенно не показывал, что ранение его беспокоит, и она быстро перестала о нем волноваться, а потом совершенно непростительно ухитрилась сбросить со счетов его здоровье. Но он мужчина и воин, конечно, не станет говорить о своей слабости. Пока не потеряет сознания.
Ник размотал повязку и, извернувшись, занялся бинтами на плече. Услышав, как он шипит от боли, Ануша выскочила на палубу и побежала к нему, даже не успев как следует подумать.
Когда она подбежала, он уже поднялся. Ануша накрыла рукой его здоровое плечо.
— Ник, твоя рана… прости, пожалуйста. Ты должен был сказать, что надо сменить повязку. Дай я посмотрю.
Она попыталась усадить его обратно, но он воспротивился:
— Я сам справлюсь. Иди спать.
Луна серебрила его волосы, а обнаженная грудь была так близко, что Ануша могла разглядеть отдельные волоски и коричневые ореолы сосков, затвердевших в прохладном воздухе.
Ануша отодвинула его руку и подняла размотанную часть бинта.
— Он прилип к ране.
— Я заметил, — криво усмехнулся Ник.
— Надо отмочить повязку и перебинтовать. Спускайся в мою каюту, я все сделаю. Там есть лампы, которые ты для меня захватил, а то здесь мне слишком плохо видно.
— Зато мне видно слишком хорошо, — мрачно ответил Ник. — Во что это ты, черт подери, одета?
— В ночную сорочку — ты уже видел ее, когда будил меня в ночь отъезда из Калатваха. — Она сунула ему в руку свободный конец бинта и сказала довольно резко — его стоицизм задел ее, кроме того, она чувствовала себя виноватой, что забыла о его ране: — Почему ты не спишь, а бродишь по палубе? Разве ты сможешь обо мне заботиться, если так пренебрегаешь своим здоровьем?
— Я об этом не задумывался, — ответил он. — Возвращайся в постель.
— Только с тобой.
Он удивленно вскинул брови. Ануша обругала себя за глупость. Она не станет показывать, как на нее подействовала эта невысказанная мысль.
— Мужчины могут думать о чем-то, кроме этого? — Пуская его по ложному следу, она облегчала свою совесть. — Я хочу сменить тебе повязку и узнать, почему ты не спишь.
Она потащила его к люку, и Ник не стал сопротивляться.
— Внизу спать слишком жарко. Я открыл люк и твою дверь, но не мог оставить нас без охраны. Не волнуйся, я могу с этим справиться.
— Не можешь, иначе ты бы раньше сменил повязку.
Ник забрал мушкет и спустился по лестнице.
— Полагаю, покоя мне не видать, пока я не позволю тебе меня помучить.
Ануша не удостоила его ответом. Взяла медный кувшин, наполнила его водой из привязанного к мачте бочонка и спустилась в люк вслед за Ником.
— Нет, иди в мою каюту. Там лучше со светом, и мне понадобятся кое-какие мои вещи.
Глава 12
Правота этой нервирующей особы его нисколько не утешала. Повязка нуждалась в замене еще три дня назад, и заниматься этим в одиночку — работа поистине адова. А в каюте Ануши постель шире и лучше лампы.
Еще здесь пахло жасминовым маслом, которое она наносила на волосы, и несметным количеством всяких женских лосьонов и притираний, видимо приобретенных ею в Калпи, ну и самое дразнящее — здесь витал аромат самой Ануши.
Наверное, самое простое — выбрать путь наименьшего сопротивления, позволить ей сделать то, что она хочет, а затем сбежать.
— Ложись, — приказала Ануша, протискиваясь мимо него с кувшином в одной руке и маленьким тазиком в другой.
Ощущения прижавшихся округлых ягодиц хватило, чтобы он повиновался. Ник лег на продавленный ее телом тонкий матрас и положил голову на твердую, пахнущую Анушей подушку.
— И лежи смирно.
Она села на край кровати, бедром к его бедру, и маленькими ножничками быстро отрезала болтающийся край бинта. Потом наклонилась и стала внимательно рассматривать ту часть, что присохла к ране. Ник закрыл глаза и стиснул зубы.
— Я еще ничем не могла сделать тебе больно, — возмутилась Ануша.
«Да, не считая того, что твоя сорочка под лампой совершенно прозрачна, правый сосок давит мне на грудь, а я думаю только о том, как бы оказаться сверху и прижать тебя к этому матрацу», — подумал Ник.
— Должно быть, растревожил рану, пока ложился, — солгал он, прилагая поистине героические усилия, чтобы сохранить самообладание. Хотя и сам не понимал, зачем притворяется, поскольку достаточно бросить один взгляд ниже его талии, и станет ясна суть проблемы. Он уже тверд как камень. Ее теоретических познаний вполне хватит, чтобы прийти в ужас.
Ануша поднялась и что-то поискала на полке.
— Хорошо, что я захватила с собой аптечку.
Ник приоткрыл один глаз.
— Ты умеешь с ней обращаться?
— Конечно. — Она бросила в тазик маленькую губку и взяла в руку зловеще острый предмет. — Как ухаживать за своим мужчиной, если он болен или ранен, — часть нашего женского обучения во дворце.
Он осознал, что она снова говорит на хинди, будто мысленно возвращаясь к своей жизни в Калатвахе. «Свой мужчина». — Она произнесла это с такой беззаботностью, при этом нисколько не флиртовала. Вырвалось бессознательно. Ник ощутил, как у него сводит пах, и вновь уставился на Анушу. Тонкие свободные брючки нисколько не защищали ее от его очевидных помыслов.
