Франсин Риверс - Эхо во тьме
— Серьезная проблема, хотя довольно типичная. Ты помогла ему разрешить ее?
— Нет, мой господин.
— Значит, когда он ушел, то по-прежнему страдал от этих симптомов? — вдохнул Александр. — Наверное, ему просто надоело ждать. — Он взял из шкатулки несколько монет и закрыл крышку. — Конечно, это не его вина, — добавил он, ставя коробку на место. — Если бы я работал быстрее, то смог бы принять больше больных…
— Он сказал, что головная боль у него прошла.
Александр удивленно посмотрел на Хадассу. Выпрямившись, он нахмурился, испытав какую-то неловкость. Не первый раз он испытывал такое чувство в присутствии этой женщины. Он уже едва ли не боялся прикоснуться к ней, после того как она помогла ребенку избавиться от нарыва, и он не мог найти этому никакого логического объяснения. Несомненно, ее Бог помогал ей, а к Богу, обладающему такой силой, легкомысленно относиться нельзя.
— Ты при этом призывала имя твоего Иисуса?
— Призывала? — переспросила Хадасса и слегка выпрямилась. — Если ты спрашиваешь о том, говорила ли я какие-нибудь заклинания, то нет.
— Но тогда как у тебя получилось, что твой Бог исполнил твою волю?
— Все было совсем не так! Здесь исполнилась воля Господа!
— Но ты ведь что-то делала. Что именно?
— Я слушала Боэта.
— И все?
— Я помолилась, а потом рассказала Боэту об Иисусе. Затем Бог трудился в сердце Северины, и она дала мне два кодранта для этого человека.
Александр покачал головой, совершенно сбитый с толку ее объяснениями.
— Как бы то ни было, но логически это никак не объяснить, Хадасса. Во-первых, Северина дала тебе деньги, потому что ты была добра к ней. Во-вторых, она ведь ничего не знала и не могла знать о проблемах Боэта.
— О них знает Бог.
Александр встал, по-прежнему обескураженный.
— Ты слишком свободно говоришь о своем Боге и Его власти, Хадасса. Можно подумать, что после всех тех страданий, которые ты пережила, ты лучше других знаешь мир, как тот злой царь из твоей истории. Ты ведь не знаешь никого из тех людей, которые приходят сюда, и все равно говоришь им об Иисусе, совершенно ничего не боясь.
Хадасса поняла, что Александр сидел слишком близко к двери и слышал все, что она говорила Ефихаре и Елене.
— Что бы ни произошло, но мир принадлежит Господу, Александр. Чего мне бояться?
— Смерти.
Она покачала головой.
— Иисус дал мне вечную жизнь. У меня могут отнять жизнь здесь, но Бог хранит меня в Своих руках и никто не может забрать меня у Него. — Хадасса протянула к Александру руки. — Разве ты не понимаешь, Александр? Боэту совершенно не нужно было меня остерегаться. Как и Северине, или Ефихаре с Еленой. Им всем нужно знать, что Бог любит их, как Он любит меня. И тебя.
Александр задумчиво вертел в руках монеты. Иногда он боялся ее убеждений. Она уже показала ему глубину своей веры, когда была готова расстаться ради нее со своей жизнью. Ему было интересно, расстанется ли она ради своей веры с ним… Но он тут же отбросил эту мысль, не задумываясь о том, какой болезненной эта мысль оказалась для него. Он не хотел даже думать о том, что может потерять ее…
Но еще больше он боялся той силы, которую он чувствовал в Хадассе. Была ли это ее собственная сила, или же она была дана ей Богом? Какой бы эта сила ни была, но иногда Хадасса говорила такое, отчего у него мурашки по коже бегали.
— Мне нужно подумать, — пробормотал Александр и вышел.
Двигаясь в потоке людей, возвращавшихся из бань, Александр сравнивал то, что сам знал о медицине, с тем, что Хадасса говорила о беспокойстве, вызывающем заболевания. И чем больше он думал об этом, тем интереснее ему представлялась мысль, что хорошо бы зафиксировать и серьезно исследовать высказанные Хадассой идеи. Александр купил хлеба и вина и поспешно направился назад, испытывая огромное желание поговорить с ней.
Войдя в дом, Александр запер дверь на ночь. Взяв из-под стола свою постель, он расстелил ее и уселся на нее. Разломив хлеб, он протянул часть Хадассе, уже расположившейся напротив него на своей постели. Наклонив мехи, он разлил вино для себя и Хадассы.
— Мне бы хотелось больше узнать о твоих теориях, — сказал он, когда они ели хлеб и пили вино. — Например, о нарыве. Откуда ты знала, что надо делать?
— Так моя мама когда-то вывела нарыв у нашей соседки. Просто я попробовала ее способ. По Божьей благодати, он подействовал.
— По Божьей благодати… — Александр решил запомнить эти слова. Наверное, они гораздо важнее, чем он думал. Наверное, в них заключалась часть ее силы.
— Я видел, как ты вылечила нескольких больных, которые приходили сюда.
— Я никогда никого не излечивала.
— На самом деле излечивала. Один из них — Боэт. Ты же вылечила его. Человек пришел сюда с определенными симптомами, а когда уходил, их уже не было. И я здесь совершенно ни при чем. Я с этим человеком даже не поговорил.
Хадасса смутилась.
— Боэту я дала только надежду.
— Надежду, — задумчиво сказал Александр, отломил еще кусок хлеба и обмакнул его в вино. — Не знаю, смогу ли я тебя понять, но все же попробуй, объясни мне это. — Он отправил кусок хлеба в рот.
«Господи, Господи, — молилась Хадасса, — он так похож на Клавдия, а Клавдий не был готов услышать Тебя». Держа в руках свой деревянный сосуд, она молилась о том, чтобы Александр не только слушал, но и понимал.
— Бог сотворил человечество, чтобы жить с ним в любви и чтобы человек отражал Его характер. Люди не были созданы для того, чтобы жить независимо от Него.