Киран Крамер - Мой граф
– Ненавижу всех вас, – заявил Марбери и сложил руки на груди. – Кроме мистера Доусона, разумеется, – поспешил поправиться он. – Его можно простить за стремление к дипломатичности. По сути дела, его даже следует наградить. – Он елейно улыбнулся пожилому джентльмену, потом посмотрел на Грегори: – Это ты, Уэстдейл, виноват. Как ты посмел укатить в Америку и вернуться со всеми этими нелепыми понятиями о равенстве?
Марбери сузил свои глазки-бусинки и уставился на Пиппу. Она ответила ему дерзким взглядом, но потом отвела глаза.
Марбери довольно фыркнул.
Ей было все равно. Она устала, и ее тянуло прислониться к удобному плечу Грегори. Но она, разумеется, не могла этого сделать.
К счастью, лорд Марбери и его грубые насмешки не давали ей расслабиться и уснуть – да еще то, что их колени всю дорогу то и дело сталкивались. Когда это случалось, он издавал тихое рычание, как раненый пес. В конце концов он, однако, не без помощи виски Грегори, уснул, сцепив руки на своем объемистом шарообразном животе, время от времени отклоняясь в сторону мистера Доусона, который его методично отталкивал.
Через час после наступления темноты они свернули на длинную, изгибающуюся подъездную дорогу, освещаемую яркой луной.
– Приехали, – объявил Грегори.
Мистер Доусон, который задремал, прислонившись к стенке кареты, проснулся, как и похрапывающий Марбери. Хруст гравия под колесами экипажа и горящие факелы приветствовали гостей, когда они въехали на последний участок дороги, ведущей к особняку, торжественно провозглашая, что они прибыли в большое, богатое имение.
– Наконец-то, – буркнул Марбери. – Мистеру Доусону необходимо освежиться. – Он наступил Пиппе на ногу – нарочно, разумеется, – и она резко выпрямилась и гневно зыркнула на него. – Харроу, займешься этим, как только мы выйдем. И смотри, не забудь про эль.
– Уверен, лорд и леди Тарстон позаботились, чтобы в этот поздний час нас ждал холодный ужин, – сообщил ему Грегори. – Харроу отправится прямо на кухню, чтобы тоже подкрепиться.
Пиппа почувствовала холодок страха. Как слуга, она должна отправиться не только на кухню, но и в мансарду. Выделят ли ей отдельную комнату, или придется ее с кем-то делить? Она умрет, если такое случится.
Сердце заколотилось. Как она станет переодевать парик? А вдруг слуги-мужчины увидят ее голой? Вдруг они станут чесать промежность и будут ждать того же и от нее? Что, если кто-нибудь догадается, что она на самом деле женщина, и разозлится… или что-нибудь похуже?
«Ты справишься, – сказала Пиппа себе. – Просто думай о месье Перро».
События слились в одно сплошное пятно после того, как были спущены ступеньки, ливрейные лакеи в напудренных париках окружили карету и со всеми, кроме Пиппы, обращались как с желанными гостями.
Она поднялась по ступенькам к парадному входу и приостановилась, залюбовавшись красивым цветным витражом над дверьми, когда один из лакеев слегка ткнул ее в спину.
– А ты-то куда идешь? Сию минуту разворачивайся и чеши к боковому входу.
И у Пиппы даже не было позволения на то, чтобы расстроиться. Она должна вести себя как слуга, и ей нельзя ни сказать что-то об этом витраже, ни задержаться, чтобы полюбоваться им. Уже опростоволосившись, она должна развернуться, спуститься со ступенек, и даже попрощаться с Грегори нет возможности.
– Вначале мне надо достать сундуки, – сказала она лакею. – Или кто-нибудь другой пусть достанет. Пожалуйста. А я прослежу. У меня больная спина.
Лакей засмеялся:
– Ты думаешь, мы стали бы ждать приказа камердинера снять сундуки? Они уже в доме. Давай, пошли.
Пиппа оглянулась на светящийся парадный вход. Грегори окружили джентльмены в парадных костюмах и леди в шелковых платьях и с шикарными прическами. Они приветствовали его как героя, вернувшегося с войны, а не из долгого, вероятно, увеселительного путешествия по Америке. Они даже не дождались, когда он присоединится к ним в гостиной. Они все высыпали к парадной двери, чтобы увидеть его.
Которая же из них леди Дамара, поневоле гадала Пиппа.
И над всем этим выплескивающимся из дверей разгоряченным гомоном поднимался гнусавый голос лорда Марбери, потерявшегося позади Грегори на ступеньках. Толстяк выгибал спину, выпячивал живот и пытался вытянуть ту часть тела, которая у других людей называется шеей, в надежде, что все присутствующие заметят, что и он тоже тут.
– Пропустите! – верещал он. – Пропустите!
Два лакея, идущие перед ней по дорожке, стали отпускать грубые шуточки в адрес Марбери, и Пиппа ощутила какое-то странное жжение в горле.
Одиночество – вот что это было. Теперь она по-настоящему одна, и ей никак нельзя признаться, кто она такая на самом деле. Здесь она изображает мужчину, камердинера, и даже не слишком правдоподобно, если уж начистоту. О чем она только думала?
Как бы ей хотелось, чтобы рядом оказался кто-нибудь знакомый, пусть даже лорд Марбери, с кем она могла бы поговорить. Она тяжело вздохнула, потом встряхнулась и подняла голову выше. Пора взять себя в руки и укрепить свою решимость – «расправить плечи», как часто советовал дядюшка Берти.
– Нехорошо насмехаться над благородными господами, – укорила она насмешников самым строгим камердинерским тоном.
Один из лакеев, обладатель квадратной челюсти, обернулся и посмотрел на нее:
– Лорд Марбери? Благородный господин? Ты, верно, шутишь?
И они с приятелем продолжили издевательски смеяться, удивительно точно пародируя гнусавые крики Марбери: «Пропустите! Пропустите!»
– Ей-богу, он со своими тощими ножками и круглым пузом здорово смахивает на фаршированную американскую индейку, а, старина? – сказал второй лакей на кокни.
Оба загоготали, в порыве веселья хлопая друг друга по спине.
– Это лучше, чем быть похожим на фарфоровую куклу в посудной лавке, – заявила Пиппа.
Оба лакея резко смолкли.
– Ты имеешь в виду нас? – спросил Кокни, угрожающе сжав руки в кулаки.
– Колотушек всыпать мы ему не можем – нам за это влетит, – сказал тот, что с квадратной челюстью.
– Мы можем сдернуть с него штаны, – предложил второй.
Квадратная Челюсть хохотнул.
– Я вовсе не вас имел в виду, – поспешила заверить их Пиппа. – Я говорил про того тщедушного человечка, мистера Доусона. Он маленький, прямо как фарфоровая кукла.
Оба лакея воззрились на нее как на сумасшедшую.
Она заискивающе улыбнулась.
– Ужас, как есть охота. – В конце концов, она и вправду ужасно хочет есть.
Кокни подмигнул ей:
– Кухарка приберегла для тебя остатки холодной печенки. Да и пинта эля небось не повредит.
– Это точно, – с деланным воодушевлением закивала она. – Хотя еще мне нужен стакан молока, пожалуйста. Распоряжение доктора. И пожалуй… пожалуй, я не буду печенку. – Она всегда ее терпеть не могла. – Ломоть хлеба вполне подойдет.
