Пэррис Бондс - Хранительница Грез
В королевских Ботанических Садах, в киоске с закусками, Энни купила себе лепешек и крема. Тут же подкрепилась, сидя на специально устроенной на обочине мощеной булыжником тропы скамейке с видом на Ярру. Вокруг распространялся плотный аромат экзотических цветов. Какаду, оппосумы и кролики смело, не боясь человека, подходили к Энни и составляли ей компанию.
Энни находила некоторое удовлетворение среди этого природного великолепия. Но влюбленные пары, прогуливающиеся по тропинкам под сводами переплетенных между собой деревьев или плывующие в лодках по неспешно текущей реке, только усиливали ее одиночество.
В чувственном уединении садов Энни вряд ли смогла отыскать себе союзника.
Или просто так думала, что не могла бы.
— Вы еще не были в самой красивой части парка, — раздался мужской голос слева от нее. Она обернулась, всматриваясь в наступающие сумерки, где маячил силуэт одетого в костюм пирата мужчины с болтающейся в ухе серьгой. — И что же это?
— Сказочное Дерево. — Он шагнул вперед, чуть косолапя, что сразу же выдавало в нем наездника. Кем он был — игроком в поло или стокменом, для нее не имело значения.
— Как вы догадались, что я не видела Дерева?
— Я следовал за вами с момента, как вы вышли из отеля.
Энни подумала, что звать на помощь бесполезно: она была одна или почти одна в глухом парке.
— Вы тоже остановились там?
— Я приехал в город, чтобы повидать сына. Он учится в Мельбурнском университете.
Энни улыбнулась, и мужчина улыбнулся в ответ. Он был достаточно крупным, но невысокого роста с привлекательной улыбкой, в которой было что-то беззащитное.
— Откуда вы?
— Эчука. У меня там пристань на слиянии рек Мюррэй и Кэмнэспи.
Энни оказалась права: романтический незнакомец оказался стокменом. Несмотря, что сам Тимоти Абернати вряд ли относил себя к их числу.
Они прежде не встречались, но Энни кое-что слышала о нем. Его пристань стала центром местной коммерции и торговли, претендуя называться австралийским Чикаго. Пристань могла принимать семь речных пароходов одновременно. В свои сорок с небольшим Тимоти уже похоронил двух жен.
Да, она слышала о Тимоти Абернати, и он слышал об Энни, но знал ли он, что одинокая женщина в парке была именно Энни Трэмейн? т — А вы? — спросил он, поставив ногу в черном сапоге на скамью и опершись руками на колено.
— Я туристка и приехала на открытие завтрашнего праздника.
— А что делаете сегодня вечером?
— Сегодняшний вечер для волшебства.
— Тогда давайте творить его вместе, вы не против? — предложил он ей свою руку.
Энни чувствовала, что поступает глупо, но оперлась на предложенную руку. Ей хотелось чего-то необычайного, романтического и вообще просто верить, что мужчину и в самом деле заинтересовала ее внешность.
— Сначала сказочное Дерево, миледи, а затем Китай-город.
Энни взглянула на него. Он был определенно крупным мужчиной.
— Китай-город?
— Самая подходящая часть Мельбурна для празднования Муумбы.
Они болтали о пустяках, прогуливаясь по направлению к дереву.
— Я часто думаю о том, чтобы, приехав в город на праздник, взять в аренду каноэ, но затем спросил себя: а зачем об этом беспокоиться? Такие вещи больше подходят для молодых, ищущих романтики, а в моем возрасте…
— Я думаю, что не только молодые имеют право на романтику.
Ни она, ни он не выдумывали подставных имен. Под нависающими ветвями сказочного Дерева мужчина написал свои инициалы.
— А ваши? — спросил он.
— «Э. Т.». — Она наблюдала, как он выводит ее инициалы сразу же под своими и обрамляет их силуэтом сердца.
Затем они направились в центр города, где по случаю Муумбы улицы были разукрашены и заполнены народом. Люди толкались, шумели, костюмы ряженых представляли все персонажи от Клеопатры и до кенгуру.
У крикливого уличного торговца Тимоти купил бутылку местного вина и предложил ей. Энни сперва отказывалась, но затем все же отхлебнула прямо из горлышка.
— Пряно, крепко и вкусно, — сказала она, едва не закашлявшись, переводя дух и при этом улыбаясь.
Китайский квартал на Литтл-Бурки-стрит представлял собой узенькую улочку с множеством магазинчиков, ювелирных лавчонок, прачечных и ресторанчиков. Декоративные бумажные фонарики, расписанные яркими кричащими красками, создавали впечатление, что, попадая на эту улицу, входишь в таинственный мистический мир. Аромат благовонных курений и сандалового дерева смешивался с запахом пряностей, жареной рыбы и манящим к себе ароматом зеленого чая.
Огромный плакат, написанный киноварью, приглашал посетителей в дом Фонга. Тимоти выбрал столик, расположенный так, чтобы было удобно наблюдать за происходящим на улице, и заказал чай.
— Я полагаю, что вина нам уже достаточно, — сказала Энни. — Я уже порядком захмелела.
— Ага, но сегодня вечером мы должны парить на крыльях веселья и радости. Это время для волшебства, разве нет?
— Почему вы последовали за мной?
— Какой бы мужчина в здравом уме смог бы устоять? Ваши красные волосы были зовом сирен.
Ее глаза расширились. — Вы ведь знаете, кто я?
В эту самую минуту по улице прошла процессия, сопровождаемая взрывами петард. Огромные красные змеи, трещащие факелы, пятидесятиметровые львы и драконы из папье-маше. Тимоти подождал, пока мистерийная процессия пройдет мимо, и затем сказал:
— Каждому известно, кто вы.
— Н-да, но мы ведь не были прежде друг другу представлены.
— Нет. — Краска прилила к его лицу. — Я видел, как вы расписывались в регистрационной книге отеля.
Энни почувствовала, как неприятно застучало сердце — сигнал, что восхищение мужчин, завязывающих знакомство, неискренне, и единственной их целью являлось достижение своих меркантильных целей.
Разве Тимоти Абернати предполагал, что пришествие железной дороги в безлюдную сельву разрушит его годами отлаженный бизнес?
Энни посмотрела в его усталые глаза и увидела, что должна была увидеть раньше: отчаяние. Но теперь она и сама ощутила отчаяние оттого, что обречена жить в одиночестве.
Ты победила, Нана.
Глава 13
1886
Дэн проглотил комок, подступивший к горлу. Наблюдая! как Луиза кормит грудью дочь, он вспоминал, как раньше думал, что никогда не сможет полюбить другого человека так же сильно, как Кай.
Десятимесячная Шевонна ворвалась к нему в душу и взбудоражила сердце своим еще никому не понятным языком и открытой улыбкой.
«У нее твоя утонченная красота, Луиза». — Разумеется, лицо Шевонны ни одной черточкой не говорило о том, что она его дочь. Ни единой черточкой.
