Диана Хэгер - Рубин Рафаэля
– О, синьорина, я нахожу вас исключительно приятной во всех отношениях. Можете в этом не сомневаться. – И он одарил ее такой светлой улыбкой, что на несколько кратких мгновений, пока она не спохватилась и не напомнила себе, что находится здесь только для работы, ей показалось, будто ее тянет к нему. Нет, между ними ничего нет и быть не может.
– Начнем? – спросил он, снимая дорогую расшитую накидку и подходя к камину, чтобы разжечь огонь.
Донато молча сел на соседний стул, а Маргарита наблюдала за тем, как Рафаэль надел черный, запачканный красками халат, потер руки и глубоко вздохнул. Его улыбка гасла, и она видела, как в нем мужчина уступает место художнику. Перед ней был яркий, необычный человек, и она чувствовала, как ее влечет к нему. Это было страшно и удивительно одновременно.
Рафаэль посадил Маргариту на стул перед огнем, и желто-красные блики осветили их лица. Он поворачивал ее лицо из стороны в сторону, потом просто приподнял подбородок вверх. Маргарита прижала руки к бокам, чтобы он не догадался, как ей неловко. Само пребывание в этом месте было для нее непривычным, а то внимание, с которым он изучал ее лицо и тело, и вовсе заставляло нервничать. Она изо всех сил старалась держаться спокойно и уверенно и не выказать своих эмоций, но, наблюдая за тем, как он двигается за мольбертом, замирает и вспыхивает, оживляя образ на бумаге, она все яснее ощущала чувственность происходящего.
Явно довольный результатом своей работы, Рафаэль наконец повернулся к своему столу и разложил на нем предыдущие наброски. Он рассматривал эскизы, выбирая верное положение для ее тела и поворот головы. Время шло, и Маргарите все труднее было сохранять неподвижность. Она не привыкла подолгу сидеть на одном месте, и, несмотря на выражение глаз художника, ей совершенно не нравилось позировать.
Он сказал ей, что пока представляет лишь несколько отличительных особенностей, которые сделают ее Мадонну уникальной. Первое: она будет стоять. Второе: она предстанет босой, и ее взгляд будет устремлен прямо на зрителя, излучая доброту и достоинство, которые он узрел в тот памятный день на холме Джаниколо. Эта Мадонна станет самой человечной из всех, что выходили из-под его кисти.
После долгой неловкой немой паузы, когда Маргарита тщилась сохранять неизменными выражение лица и наклон головы, Рафаэль снова повернулся к ней и протянул ей руку, чтобы помочь встать. Маргарита запаниковала, увидев, каким желанием светятся его глаза. Ей, скромной девушке из квартала ремесленников, все еще было очень странно чувствовать такое напряженное, пристальное внимание к своему лицу и телу, и она отчаянно старалась побороть свой страх перед этим ощущением.
Он отставил стул в сторону и попросил ее подняться, опустив руки и чуть наклонившись вперед, будто она парит в воздухе. Затем он сделал нечто в равной степени удивившее их обоих. Она угадала его удивление только по тому, что он первым отвел взгляд, когда их глаза на мгновение встретились. Не говоря ни слова, Рафаэль встал на колени и снял с нее черные матерчатые туфли, аккуратно поставив их возле стула. Маргарита обрадовалась тому, что пришла сюда с Донато, потому что прикосновения рук Рафаэля к ее обнаженной коже, медленные и нежные, почти ласкающие, оказались пугающе чувственными. Постепенно она стала находить какую-то странную, особенную прелесть в непонятности всего происходящего. Все было для нее таким чужим и таким опасным!
– Синьор Перацци, прошу, угощайтесь вином, – вдруг нервно произнес Рафаэль, нарушая напряженную тишину. Маргарите казалось, что ей нечем дышать. – Позади вас на полке стоит серебряный кувшин.
– Я налью бокал и для вас?
– Спасибо, но я воздержусь. Не могу пить, когда работаю, – пояснил Рафаэль. Объявив, что теперь понял, как должна выглядеть Мадонна, он стал делать новый набросок.
Маргарита почувствовала, что он снова смотрит на нее с уверенностью, и ей опять стало страшно. Все в этом месте и в том, что с ней происходило, было ей незнакомо и непонятно. Она была настолько напугана, что молча подчинялась тому, что от нее требовал этот человек.
– Чуть приподнимите руки и разверните ладони вверх, – произнес Рафаэль. В его голосе уже почти не угадывалось прежней нервозности. – Да-да… вот так. Идеально.
Рафаэль проработал как одержимый почти час. Вдохновение накрыло его такой мощной волной, что он не ощущал ничего, кроме желания рисовать, рисовать Маргариту. Его глаза метались от мольберта к девушке, рука двигалась в бешеном ритме.
– Посмотрите на меня, да, вот так. Чуть приподнимите подбородок. Идеально.
Боже Святый… Она была просто восхитительна. Мерцающий свет, лившийся сквозь полузакрытые ставни позади нее, окружал ее голову ореолом, похожим на нимб. Бархатные зеленые занавеси, которые висели по бокам от нее, стали органичным обрамлением. Рафаэль работал, стараясь побороть растущее притяжение к застывшей пред ним женщине, но это удавалось ему все хуже и хуже с каждой минутой. Занавеси, да… легкое покрывало, струящееся с ее головы… Образы врывались и его сознание быстрее, чем он успевал их осмыслить.
– Посмотрите на меня, снова! Еще немного!
Это было невыносимо. Когда она смотрела на него, казалось, ее взгляд проникал прямо в сердце. Рафаэль чувствовал, как дрожит кусочек угля в его прежде уверенных пальцах. Да что же это такое? За свою жизнь он нарисовал не одну тысячу лиц, несметное количество обнаженных грудей и бедер, роскошных женских тел, но никогда, даже чувствуя влечение к натурщице, он не терял способности сосредоточиться.
Рафаэль отер лицо рукой, тяжело переступил с ноги на ногу и продолжил работу. Закончив с лицом, он стал прорисовывать складки платья, подчеркивавшего талию и ноги. Стоял ноябрь, но ему внезапно показалось, что в мастерской невыносимо душно, и на лбу выступил пот. Дальше он стал рисовать ее ноги, маленькие, идеальной формы. Самым сложным было решить, как им надлежит выглядеть на картине. Мадонна должна парить на облаке, поэтому негоже, чтобы создавалось впечатление, будто ноги попирают земную твердь. Ему приходилось все время напоминать себе, что перед ним лишь человеческое воплощение Девы, но при всем том она, без сомнения, была Мадонной. Глядя на совершенной формы ступни и пальчики, он вдруг неожиданно вспомнил совсем другие образы и другое состояние. Темная комната, глухой шум снизу… и женские ноги, обвившие его спину… и жгучее желание.…
Он отбросил уголь в сторону. От удара тот сломался на две части, напугав Маргариту.
– На сегодня достаточно. Можете отдохнуть, синьорина.
– Можно мне посмотреть? – неуверенно спросила она.
