Мишель Моран - Нефертити
— Иди посмотри! — позвала меня она, ухватила за руку и потащила в царские покои.
Там она, ухмыльнувшись, отступила, а я ахнула.
Я никогда в жизни не видала ничего подобного. Комната была украшена изысканной мозаикой и росписями и уставлена золотыми статуями, изображающими самых могущественных богов Египта. Из широкого окна-арки открывался вид на ухоженный дворцовый сад и окаймленные деревьями аллеи, что спускались к Нилу. К этой комнате примыкали комната для париков, благоухающая лотосом, и комната, в которой могла работать Мерит. Я прошла во вторую комнату; там уже все было приготовлено для работы: шарики благовоний для подмышек, бигуди, щипчики, флаконы с благовониями и сосуды с сурьмой, уже смешанной с маслом фиников. Ручное зеркальце было искусно вырезано в форме анка, и повсюду, где только было можно, стояли сундучки с косметикой. Лампы были инкрустированы слоновой костью и обсидианом.
Аменхотеп сидел в углу, наблюдая за моей реакцией.
— Ну как, сестра главной жены царя одобряет эти покои? — поинтересовался он, встал и взял Нефертити за руку, так что ей пришлось отпустить меня. — Ты — первый человек, к которому твоя сестра побежала хвастаться.
Я поклонилась ему.
— Покои прекрасны, ваше величество.
Аменхотеп сел и усадил Нефертити себе на колени. Сестра рассмеялась и жестом велела мне сесть напротив них. Она весело произнесла:
— Завтра архитектор Майя начнет работу над храмом.
Я села.
— Храмом Атона?
— Конечно Атона! — огрызнулся Аменхотеп. — Двадцать шестого пахона войско начнет собирать налоги с жрецов. Первого пайни начнется строительство. Как только храм будет завершен, нам не понадобятся больше верховные жрецы. Мы сами станем верховными жрецами.
Он с победным видом повернулся к моей сестре:
— Ты и я… и боги будут говорить нашими устами!
Я отпрянула. Это было богохульство.
Но Нефертити ничего не сказала и отвела взгляд.
Ужин в Большом зале был хаотичен. Хотя сам зал был таким же, как и в Фивах, тут царила такая суматоха и толкотня, какую я прежде встречала лишь на рынке. Слуги кланялись писцам и грубили придворным, поскольку еще не успели запомнить фиванскую знать в лицо. Лишь несколько визирей присутствовали, и даже Панахеси куда-то делся — возможно, все еще разглядывал свои наряды и свои покои. Ко мне то и дело подходили женщины и благодарили за травы — женщины, которых я никогда не видела; и все они желали знать, можно ли у меня будет и впредь купить акацию, и добавляли, что готовы за нее платить, и за листья малины тоже, если я буду и дальше их обеспечивать.
— Давай, соглашайся, — подбодрила меня Ипу. — Я могу приносить тебе любые травы с пристани. Ну да, сада у тебя нет, но если ты скажешь, что тебе нужно…
Я на миг задумалась. Дело было не только в акации и малине. Женщины спрашивали меня и о других травах. О масле сафлора, чтобы снимать боль в мышцах и укреплять волосы, о фигах и иве — от зубной боли, о мирте — для лечения ран. Что-то я могла взять со своих растений в горшочках, но остальное придется разыскивать Ипу.
— Ну ладно, — нерешительно согласилась я.
— А ты будешь брать за это плату?
— Ипу! — ахнула я.
Но она по-прежнему смотрела на меня в упор.
— Женщины в гареме фараона берут плату за лен, который они ткут. И твой отец тоже не работает без платы только потому, что он работает на царскую семью.
Я поежилась от неловкости.
— Могу брать.
Ипу улыбнулась и отошла.
— Я принесу тебе еды, госпожа.
Мои родители сидели за одним столом с царем. Отныне Нефертити предстояло есть вместе с Аменхотепом, на помосте, и наблюдать за всем залом. А сегодня вечером, поскольку еще не было распределено, кому где сидеть, архитектор Майя сидел с нами под тронами Гора. Они с женой были скроены на один лад: высокие египтяне с внимательными глазами.
— Фараон желает начать строительство храма Атона, — предостерегающе произнес Майя.
Мой отец резко выдохнул:
— Он сказал тебе об этом?
Архитектор обеспокоенно оглянулся через плечо. Нефертити с Аменхотепом отнеслись к происходящему с полнейшим равнодушием; их куда больше интересовал разговор о храмах и налогах, который они вели. Майя ответил, понизив голос:
— Да. А через два дня войско начнет собирать налоги с храмов Амона.
— Жрецы не рады будут передавать кому-то то, что принадлежало им на протяжении веков, — резко произнес отец.
— Тогда фараон их убьет, — ответил Майя.
— Он так приказал?
Величайший из египетских архитекторов сдержанно кивнул.
Отец встал, отодвинув кресло.
— Нужно известить Старшего.
Размашисто шагая, он вышел из зала, моя мать последовала за ним, и царственная чета на помосте впервые обратила внимание на что-то, кроме себя самих. Нефертити поманила меня, веля подойти к тронам.
— Куда пошел отец? — требовательно спросила она.
— Он услышал, что вы намереваетесь вскоре начать строительство, — осторожно произнесла я. — Он пошел готовиться.
Аменхотеп откинулся на спинку трона.
— Я не ошибся в твоем отце, — сказал он Нефертити. — Раз в семь дней, — решил он, — мы будем собирать двор в Зале приемов. В остальное время пускай просителями и иностранными послами занимается Эйе.
Сестра взглянула на меня с одобрением.
10
Мемфис
25 пахона
В первое мое утро в Мемфисе отец с Нефертити тихонько нырнули ко мне в комнату и закрыли за собою дверь. Ипу, спавшая в комнате напротив, вместе с еще одной служанкой и моим стражником, громко похрапывала.
Я выбралась из-под одеяла.
— Что случилось?
— Отныне мы встречаемся здесь, — сказал отец.
Нефертити уселась ко мне на кровать. Я потерла глаза, прогоняя сон.
— А почему здесь?
— Потому что покои Панахеси выходят в тот же внутренний дворик, что и отцовские, и, если я заведу обыкновение навещать отца там, Панахеси заведет обыкновение подсылать соглядатаев.
Я оглядела комнату.
— А где мама?
Отец уселся.
— В купальне.
Очевидно, она не будет участвовать в наших совещаниях. Оно и к лучшему. Она потеряла бы сон от беспокойства.
— Завтра Аменхотеп начнет собирать налоги с храмов, — сказал отец. — Нам нужно составить план на тот случай, если дела станут плохи.
Я подалась вперед.
— На какой случай?
— Если Хоремхеб выступит против фараона, а жрецы взбунтуются, — коротко отозвалась сестра.
От страха у меня сдавило горло.
