Мишель Моран - Нефертити
Хоремхеб приподнял брови, и я вдруг пожалела, что вообще стала с ним разговаривать. Затем в каюту вошел солдат с горшком кипящей воды. За ним — второй, с дюжиной чаш.
Я удивилась:
— Сколько человек больны?
— Двадцать четыре. А завтра их будет еще больше.
— Двадцать четыре?!
И Аменхотеп допустил, чтобы это произошло? Да это же половина корабля! Я принялась трудиться, быстро обрывая листки с мяты и распределяя их по чашам. Военачальник оценивающе наблюдал за моей работой, но, когда я закончила, он ничего мне не сказал. Он забрал чаши с горячим питьем и проводил меня обратно. Я уж думала, что на том мы и расстанемся, но, когда мы добрались до царской баржи, Хоремхеб вдруг низко поклонился:
— Благодарю тебя, госпожа Мутноджмет.
С этими словами он развернулся и исчез в ночи.
Корабли нашей флотилии швартовались у берега так кучно, что матрос, стоящий на носу одной баржи, мог разговаривать со своим товарищем на корме другой. Так рассказы о том, что я сделала для людей Хоремхеба, разошлись по кораблям, и теперь всякий раз, когда баржи причаливали на ночную стоянку, меня одолевали просьбами женщины, ищущие возможности смягчить боли от месячных, избавиться от тошноты или уберечься от нежелательных последствий случайного любовного свидания с матросом.
— Кто бы мог подумать, — сказала Нефертити, торчащая без дела в дверях моей каюты, — что бесконечная болтовня Ранофера о травах на что-то сгодится?
Я покопалась в своем ящичке и вручила Ипу имбирь — от тошноты при укачивании, и листья малины — от болей при месячных. Вот предотвратить нежелательную беременность было потруднее. Ранофер упоминал о сочетании акации и меда, но приготовить эту смесь оказалось непросто. Ипу аккуратно завернула травы в ткань и надписала на пакетиках имена женщин, которым это предназначалось. Ей предстояло передать эти пакетики просительницам.
Нефертити продолжала наблюдать за нами.
— Тебе следует брать за это плату. Травы сами собою не растут.
Ипу подняла голову и кивнула.
— Я тоже это предлагала, госпожа.
Я вздохнула.
— Может, если бы у меня был собственный сад…
— А что будет, когда твои запасы закончатся? — поинтересовалась Нефертити.
Я заглянула в ящичек. Мята почти закончилась, да и листьев малины хватит не больше чем на день.
— Я пополню их в Мемфисе.
Когда мы наконец-то добрались до столицы Нижнего Египта, женщины выбежали на палубы, а мужчины столпились рядом с ними, спеша взглянуть на Мемфис. Мемфис был прекрасен. Город многолюдных рынков блистал под утренним солнцем. Воды Нила плескались о ступени храма Амона. До нас доносилась перекличка торговцев, разгружающих свои суда у причала. Храмы Аписа и Птаха поднимались выше самых высоких зданий; их золотые крыши сверкали в солнечных лучах. Нефертити смотрела на него круглыми глазами.
— Он великолепен!
Аменхотеп содрогнулся.
— Я вырос здесь, — сказал он. — Среди отвергнутых сокровищ и нежеланных жен моего деда.
Слуги принялись разгружать наши барки, а фараону и придворным подали колесницы, чтобы доехать до дворца, хоть тот был и совсем близко. Тысячи людей столпились на улицах. Они осыпали наш кортеж лепестками цветов, размахивали ветвями и выкрикивали имена царя и царицы, да так громко, что их голоса заглушали ржание лошадей и грохот колесниц.
Аменхотеп просто-таки таял при виде этой новообретенной народной любви.
— Они тебя обожают, — сказала ему на ухо Нефертити.
— Принесите два сундука с золотом! — приказал Аменхотеп, но визири не слышали его из-за шума, поднятого кортежем, и кличей толпы. Фараон дал знак Панахеси, и тот остановил колесницы. Аменхотеп выкрикнул во второй раз: — Два сундука с золотом!
Панахеси соскочил с колесницы и побежал обратно к барже. Вернулся он с семью стражниками и двумя сундуками, и, когда люди поняли, что сейчас произойдет, они просто обезумели.
— Во славу Египта!
Аменхотеп ухватил полные горсти дебенов и швырнул в толпу. На миг воцарилась тишина, а потом толпа забурлила, и ее скандирование сделалось почти звериным. Нефертити запрокинула голову и расхохоталась. Она и сама набрала полные пригоршни колец и принялась швырять их простолюдинам.
Люди пытались бежать за колесницей фараона, и солдаты Хоремхеба перекрывали им путь копьями. Когда мы въехали в ворота дворца, толпа сделалась неуправляемой. Там собрались тысячи людей — а сундуки уже опустели.
— Они хотят еще! — воскликнула Нефертити, увидев, как женщины бросаются на ворота.
— Ну так дайте им! — выкрикнул Аменхотеп.
Принесли третий сундук, но мой отец поднял руку.
— Разумно ли это, ваше высочество? — обратился он к Нефертити, глядя на нее в упор. — Люди поубивают друг друга.
Вперед вышел Панахеси:
— Я прикажу принести четвертый сундук, ваше величество. Они будут любить вас.
Аменхотеп ликующе рассмеялся.
— Четвертый! — приказал он.
Принесли и четвертый сундук, и золотые кольца полетели через ворота. Хоремхеб скомандовал своим людям хватать любого простолюдина или раба, который попытается перелезть через дворцовую стену.
Я в ужасе ухватилась за мать.
— Они дерутся!
— Да! — Аменхотеп улыбнулся. — Но они будут знать, что я люблю их!
Он зашагал через сад ко дворцу, слуги кинулись за ним.
— Купить народную любовь нельзя! — гневно произнес отец. — Они будут презирать тебя!
Аменхотеп остановился. Нефертити примирительно коснулась его руки:
— Мой отец прав. Это уже чересчур.
Панахеси бочком пробрался поближе к молодому царю.
— Но люди много месяцев будут говорить о великом фараоне Аменхотепе.
Аменхотеп проигнорировал беспокойство отца.
— Проведите нас в наши покои! — приказал он, и нас повели в наши новые комнаты.
Как всегда, покои фараона располагались в центре дворца. Одежды Нефертити отнесли в его комнаты, и, хотя мемфисские слуги смотрели на это, вытаращив глаза, слуги, прибывшие из Мальгатты, знали, что делают. Визиря Панахеси и моих родителей разместили в дворике слева от царя, а меня поселили в отдельной комнате справа от Нефертити — нас разделял лишь короткий коридор. Через десять дней сюда должно было прибыть войско почти в три тысячи человек; их должны были разместить в казармах под стенами дворца. Из солдат, которые плыли вместе с нами, за время пути умерло почти две сотни.
Когда я вошла в свою новую комнату, расположенную в одном дворике с царскими покоями, первым делом мне бросилась в глаза позолоченная кровать с вырезанными изображениями Беса, бога, отгоняющего демонов. Комната была большой, с пышными пуховыми подушками в каждом углу и с яркими глазурованными сосудами, расставленными на низких кедровых сундуках. Потолок поддерживали колонны в форме бутонов лотоса, а в углу Ипу уже принялась распаковывать мое имущество. Она видела, что в Мальгатте я поставила свой ящик с травами в прохладном углу, и теперь сделала то же самое и даже, как я, развесила янтарного цвета листья мирта, чтобы освежить комнату. Работая, она негромко напевала. В дверях появилась улыбающаяся Нефертити.
