Барбара Картленд - Скажи «да», Саманта
Мне всегда казалось, что есть что-то привлекательное в мужчине без пиджака, в белой рубашке, а вечерние рубашки Дэвида были из шелка, как я успела заметить, укладывая его вещи. В рукава рубашки были вдеты золотые запонки.
— Ты довольна, Саманта? — спросил он. — Или, может быть, ты предпочла бы, чтобы я ушел в гостиную?
— Нет, — поспешно ответила я. — Я предпочитаю, чтобы ты остался здесь со мной, и пожалуйста, запри дверь, чтобы сюда никто не мог прорваться, пока мы спим.
— Это маловероятно, потому что я сплю очень чутко, — ответил Дэвид, но все-таки закрыл дверь на замок, а потом подошел к кровати.
— Думаю, тебе лучше лечь под одеяло, — заметила я. — Ночью бывает холодно. На дворе как-никак октябрь.
— Что ж, это разумно, — спокойно, без всякого выражения отозвался Дэвид.
Он лег в постель и накрылся пуховым одеялом, но я заметила, что он лег на самый край.
— Погасить… свет? — спросила я неуверенно.
— Я думаю, свет будет мешать тебе спать.
— Да, это верно, — согласилась я и погасила свет.
Я лежала на спине, и у меня перехватывало дыхание. Я едва могла поверить тому, что мы с Дэвидом лежим бок о бок, что Дэвид снова со мной. Дэвид, которого я так боялась увидеть и от которого скрывалась все это время — с тех пор как вернулась в Лондон.
Перед тем, как приехать, я заставила Джайлза клятвенно пообещать, что если я снова буду у него работать, он не скажет Дэвиду, где я живу.
Немного погодя я сказала:
— Я слышала, что фильм, снятый по твоей книге, имеет большой успех.
— Да, мне говорили, — отозвался он.
— Похоже, это не вызывает у тебя особого энтузиазма, — заметила я.
— Да, верно. Последние месяцы я был озабочен совсем иным.
— Чем же?
— Я хотел найти тебя.
— Что ты… имеешь в виду?
— Как ты могла так внезапно исчезнуть? Куда ты, черт возьми, подевалась? — спросил Дэвид. — Я чуть с ума не сошел, пытаясь тебя найти.
— Ты хотел… меня найти? — едва слышно спросила я, и сердце у меня застучало, как молот.
— Конечно хотел, — ответил он. — Ты думаешь, я не понял…
Он вдруг умолк. Наступила пауза. Затем он произнес как можно спокойнее:
— Я хотел найти тебя, Саманта, чтобы попросить выйти за меня замуж. — На какое-то мгновение мне почудилось, что я слышу все это во сне, и поскольку я не отзывалась, он добавил: — Ты ведь выйдешь за меня замуж, Саманта? Мы многое должны сказать друг другу и многое прояснить. Но это единственное, что по-настоящему важно. Пожалуйста, скажи «да», Саманта!
Я всхлипнула:
— Я не могу, Дэвид! Не могу! Я хочу выйти за тебя замуж… я всегда этого хотела… но это невозможно! О Дэвид… Почему ты просишь меня об этом… только сейчас!
Я слышала, как звучит в темноте мой голос, а потом наступило молчание. Через некоторое время Дэвид проговорил медленно и без всякого выражения:
— Объясни мне, отчего ты не можешь выйти за меня?
Я глубоко вздохнула.
— Причина в том же, почему я не хотела видеть тебя. Я хотела подождать… пока не стану другой. Такой, какой ты хотел меня видеть. Но теперь все это безнадежно… совершенно безнадежно.
— Я наверное слишком туп, — сказал Дэвид, — и не могу понять, что ты пытаешься мне сказать. Может быть, ты начнешь с самого начала и расскажешь мне, что случилось после того, как ты убежала из моей квартиры? Я помчался за тобой, но ты куда-то исчезла.
— Я села в такси, — ответила я, — вернулась в пансион, собрала вещи и уехала домой.
— Я так и думал, что ты туда уехала, — отозвался Дэвид. — Но, видишь ли, Саманта, ты ведь никогда не говорила мне, где твой дом. Я знал лишь, что это где-то в Уорчестере, только и всего.
— Я не думала, что тебе это интересно.
— Когда мне сказали, что ты не вернулась в студию, я понял, что ты поехала в пансион.
— Откуда ты об этом узнал?
— Я позвонил в студию из Саутгемптона, а мисс Мэйси сказала мне, что ты не вернулась после ленча на работу и что Барятинский рвет и мечет.
— Я уехала домой, — повторила я.
— Я понятия не имел о том, что ты уехала из Лондона, — сказал Дэвид, — и посылал телеграммы и письма в пансион.
— Ты писал мне?
— Почти каждый день.
— Если бы я только знала!
— Мне кажется, я в жизни своей не испытывал столь сильного потрясения, какое испытал в тот момент, когда женщина в пансионе показала мне все мои письма, — продолжал Дэвид. — Они были сложены в пачку и перетянуты резинкой. Она звонила Джайлзу, чтобы узнать у него, куда их переслать, но и он не знал, где ты.
— Я собиралась написать по приезде домой и сообщить, что я не вернусь.
— Вероятно, Джайлз ездил в усадьбу, чтобы найти тебя, и то же самое сделал я, когда вернулся в Англию, — сказал Дэвид. — Но ты исчезла бесследно.
— Ты ездил в усадьбу? — воскликнула я, не веря своим ушам.
— Джайлз сообщил мне, где ты жила до приезда в Лондон, и я не мог поверить, что тебя там нет, — пояснил Дэвид. — Но там уже жил новый священник, напыщенный старый болван, который рассказал мне, что твой отец умер за несколько недель до того, как он сюда переехал, а о твоем существовании он даже не знал, насколько я мог понять из его слов.
— Откуда же ему было знать обо мне! — заметила я слабым голосом.
— И где же ты была? Я наводил справки у одной женщины, некой миссис Харрис, и она сказала, что ты уехала с какой-то леди, которая приезжала на похороны.
— Это была тетя Люси, — пояснила я. — Сестра отца.
— А где она живет?
— Около Саутгемптона. Она — мать-настоятельница в монастыре.
— В монастыре? — В голосе Дэвида слышалось изумление.
— Видишь ли, через два дня после моего возвращения домой, папа умер… от сердечного приступа.
Раздумье восемнадцатое
Мое сообщение прозвучало, как простая констатация факта, потому что даже Дэвиду я не могла бы объяснить, до чего я была потрясена, когда приехала домой и увидела, что папа выглядит совершенно больным. Его трудно было узнать.
— Что с тобой, папа? — спросила я.
— В последнее время меня мучают какие-то боли, — ответил он. — Я предположил, что это от несварения желудка, и доктор Мэкинтош дал мне микстуру белого цвета, но от нее мало толку.
Я пришла в ужас не только от болезненного вида папы, но и от того, в каком состоянии находится дом. В жизни не видела я подобного беспорядка.
Миссис Харрис никогда не была особенно усердной труженицей, и, хотя в кухне была относительная чистота, но зато во всех остальных комнатах было пыльно, не прибрано, запущено. После моего отъезда никто так и не удосужился поставить на полки церковные журналы и молитвенники, используемые хором, и даже вещи, оставшиеся после благотворительного базара, все еще были свалены в кучу в холле, там, где их бросили.
