Кэтрин Смит - Снова с тобой
Этот вечер он задумал из чисто эгоистических соображений. Ему захотелось провести время с Октавией, со своей Октавией. Ему нужно было вновь узнать ее — ее настоящую. Норту показалось, что она по-прежнему считает его романтичным, наивным мальчишкой, а он уже давно не был таким. И никогда не будет. Получать то, что ему хотелось, стало привычкой. Теперь с привычкой пришлось распрощаться. Иначе Черная Салли была бы сейчас жива, а Харкера заперли в Ньюгейтской тюрьме.
Сегодня Харкер отошел на второй план. Сейчас самой главной была Ви и эти несколько украденных часов. Норт вел себя неправильно, но этой ночью он забудет о чувстве вины. Слишком скоро Октавия снова оставит его, и на этот раз навсегда. Лорд Спинтон ни за что не позволит своей жене общаться с человеком другого сословия.
Если бы только Спинтон знал… Но он никогда не узнает.
— Ты скажешь мне наконец, куда мы едем? — Пять минут прошло, как они уселись в карету, а она уже задает вопросы, словно ребенок, которому обязательно нужно узнать, где закончится долгое путешествие.
Норт рассмеялся в ответ. Она казалась такой юной.
— Не сейчас. Позже.
Вечеринка проходила на Хафмун-стрит, в доме старого друга. Норт все организовал бы у себя, если бы не знал, как трудно будет избавиться от гостей, когда это вдруг потребуется. А так, если Октавии захочется уехать или они решат отправиться куда-нибудь еще, об остальных можно будет не беспокоиться.
Сверкая глазами, полными любопытства, Октавия повернулась к нему:
— Там будут танцы?
Он утвердительно кивнул:
— Полагаю, будут.
— А выпивка?
— Можешь не сомневаться.
— А музыка, смех, разговоры о чем-нибудь интересном? Норт погладил подбородок. Нужно было побриться загодя.
— Да, да и да. Теперь довольна?
— О да! — Она настолько разошлась, что даже захлопала в ладоши, милое создание. — Ты не можешь представить, как давно я по-настоящему не веселилась. Мы повеселимся сегодня, как ты думаешь, Норри?
Боже праведный, что за жизнь у нее в этой башне из слоновой кости? В выражении лица и в голосе было столько надежды, что сердце оборвалось.
— Постараюсь, чтобы все получилось как надо.
Она одарила его улыбкой, от которой стало светло вокруг.
— У тебя это получится. Как нам с тобой было хорошо! Помнишь то время?
— Да. — До боли ярко. Он помнил, что значит быть молодым, счастливым, свободным. Помнил состояние влюбленности. И хотя минуло много лети он стал опытным и циничным, в тишине словно прозвучал отголосок того времени. И хотя в карете висел табачный дух, она знавала лучшие дни и была недостойной графини, они с Октавией были одеты совсем не по моде, но для Норта это был самый лучший вечер за последние, одиннадцать или двенадцать лет.
Вздохнув, Октавия откинулась на пыльные подушки.
— Я скучаю по тем временам. А ты когда-нибудь вспоминаешь о них?
— Я скучаю о хорошем.
— А я не помню ничего плохого, — живо откликнулась она.
Он удивленно поднял брови:
— А как насчет Джонси, который пытался приударить за тобой?
Она расхохоталась:
— Он зажег так много свечей в гостиной, что чуть не спалил себе панталоны. — Смех стих, сменившись грустной улыбкой. — Бедный Джонси, если бы я не знала, что он уже умер, я бы подумала, что это он пишет мне письма.
Норт тоже засмеялся, вспомнив старика, который вообразил себя ловеласом.
— Он был хорошим человеком. — Не то что большинство из тех, кто околачивался вокруг Ковент-Гардена. Но Норт ничего не стал ей говорить. Октавия и сама знала. Она видела, как мать меняет любовников, как некоторые из них издеваются над ней. Кое-кто подкатывался с предложениями и к Октавии, но ей как-то удавалось отвертеться. Мать всегда вставала на ее защиту, но потом она умерла.
В ту ночь Октавия примчалась к нему, зная наперед, куда повернет ее жизнь. Она сама сообщила, что отказалась пойти в содержанки, но он видел страх и неуверенность в ее глазах. Октавии нужно было, чтобы Норт стал первым ее мужчиной, потому что она не хотела доставить этого удовольствия какому-то грязному аристократишке.
Грязный аристократишка. Это были ее собственные слова. А теперь она одна из них.
Они еще поговорили о прошлом, о людях, которых оба знали. Она удивила Норта своими познаниями. Значит, по-прежнему общается кое с кем. Странно. Ему-то казалось, что она вычеркнула из жизни и тот период, и всех людей, связанных с ним.
Карета стала замедлять ход. Не дожидаясь остановки, Октавия прильнула к грязному окну и вгляделась в темноту.
— Мы в Ковент-Гардене. — Октавия удивленно повернулась к Норту. — На Хафмун-стрит.
Распахнув дверцу, Норт спустился и протянул ей руку:
— Пошли.
Октавия оглядела знакомую улицу.
— Это же дом Маргарет. Значит, помнит.
— Верно. Зайдем?
— Сто лет не видела Маргарет. — Господи, Октавия собирается расплакаться? Вид у нее был именно такой.
— Если не хочешь, тогда…
— Нет! — Она крепко стиснула его руку. — Мне очень хочется!
Норт поднялся по низким ступеням к двери и постучал. Возможно, он сделал ошибку, приведя Октавию сюда. Возможно, прошло слишком много времени. Возможно, у них нет ничего, кроме прошлого.
Может, не так уж много осталось от его прежней Октавии.
Она была изумительна!
Прислонясь к стене, Норт наблюдал, как Октавия под звуки оркестрика крутила рил[5] с очередным кавалером.
В какой-то момент вечеринки — после нескольких стаканов пунша — волосы у Октавии растрепались, несколько прядей упало на лицо. В конце концов пучок развалился, и она выдернула шпильки, закинув за спину роскошную гриву волос.
На щеках заиграл яркий румянец. Вот теперь Октавия была довольна. Нет, теперь она была счастлива. От этого и Норт чувствовал себя счастливым, счастливее, чем когда-либо.
Что скажет обо всем этом Уин? А Девлин? Уин — наверняка что-нибудь ядовитое. Девлин, который недавно женился, пока верит, что добрая женщина — лучший источник счастья для любого мужчины.
Октавия — добрая женщина, в этом не было никакого сомнения. Она лихо отплясывала, а Норт пытался найти хоть какой-нибудь намек на то, что она леди. И не находил. Она была так похожа на ту Ви, которая осталась у него в памяти.
Но Октавия уже не та девочка, да и он уже не мальчик. Ее сущность не изменилась, несмотря на то что она выросла, расцвела и вполне созрела. Тело налилось, как персик в середине лета, но осталось гибким и грациозным.
Октавия стала еще красивее, чем была. Красивее, чем в ту ночь, когда он отдал ей свое сердце, свою душу, свою невинность. Отдал в обмен на нее. И сейчас на сердце было так легко, так мирно, что можно было спокойно представить, что в нем сохранилась какая-то капелька той невинности. Всего лишь капелька, которой было недостаточно, чтобы испытывать беспокойство, недостаточно, чтобы испытывать боль.
