Карен Робардс - Потерянный ангел
– В самом деле, дочка? – участливо спросил отец Редмон.
Сузанна, разливавшая молоко по кружкам, почувствовала, что покраснела еще больше. Эта отцовская наивность иногда вовсе не благодеяние, а настоящее проклятие!
– Коннелли надо набрать вес, чтобы выполнять тяжелую работу, – сухо произнесла она, от души надеясь, что сидящие за столом усмотрят в ее действиях только эгоистические мотивы. Поставив кувшин с молоком, Сузанна села, вежливо попросила передать ей лепешки, надеясь перевести разговор в другое русло. Но тщетно.
– Меня она откармливает уже много лет, – доверительно признался отец, обращаясь к Коннелли и выполняя просьбу Сузанны. – По непонятной причине женщины рождаются с потребностью кормить своих мужчин до отвала.
– И то правда, – согласился Айан, обменявшись с отцом Редмоном понимающими взглядами.
Сузанна едва не подавилась. Она была уверена, что щеки у нее уже алого цвета. Кем бы он ни был, этот Коннелли, он не один из “ее мужчин”!
– Ничего удивительного, что Сузанна постоянно старается возбудить твой аппетит, – повернулась к отцу Сара Джейн. Сузанна была благодарна ей за то, что сестра отвлекла все взгляды на себя. – Ты ешь, как мышка. Ты должен подумать о прихожанах, па, и о том, как они от тебя зависят. Чтобы сохранить силы, надо есть.
– Мои дочки все пытаются меня нянчить, сами видите, – проговорил преподобный отец Редмон, обращаясь к Айану, и улыбнулся своей лучезарной улыбкой. – Но они все равно хорошие девочки. Я бы без них пропал.
Вошедшая Эм избавила Айана от необходимости отвечать. С порога она принялась обвинять Мэнди за то, что та взяла без разрешения ее новый вышитый платок. К тому времени, когда конфликт был разрешен, разговор принял совсем другое направление. К радости Сузанны, никто больше уже не упоминал об изобилии на столе. Впоследствии она постаралась несколько умерить свой пыл. И хотя все еще потакала прекрасному аппетиту Коннелли, но не настолько, чтобы кто-нибудь, включая его самого, заметил это.
Прежний хозяин фермы построил дюжину однокомнатных хижин сразу за сараем. Они предназначались для рабов, но последние двадцать лет, после того как священник купил ферму, все больше пустовали. Теперь в одной жил Крэддок, а в другую Сузанна поместила Коннелли. Там подмели и вымыли, поставили кровать с матрасом, набитым кукурузной соломой, умывальник, стол и стулья. Хижина вполне подходила для его проживания. Сузанна стала спать спокойнее, зная, что Коннелли нет в доме.
Нового работника пока старались не перегружать, да и полное отсутствие фермерских навыков делало его практически бесполезным. Поэтому Сузанна поручила Коннелли работу, требующую образования, а не грубой силы. Многие годы она вела приходные и расходные книги церкви, что отнимало у нее массу времени. Теперь же, не без сомнений, перепоручила все это Коннелли. Оказалось, что он разбирается в цифрах и даже нашел ошибку в ее подсчетах. Теперь ему приходилось надолго уходить из дома, поскольку книги хранились в церкви. Обрадованная, что хоть одна тягостная обязанность снята с ее плеч, Сузанна решила окончательно закрепить ее за Коннелли. Немного настораживало одно обстоятельство – таким образом он тесно сближался с отцом. Но Сузанна надеялась, что с умением Коннелли перестраиваться в соответствии с аудиторией здесь проблем не будет. И верно, судя по всему, преподобный отец находил общество Коннелли приятным и частенько во время еды забрасывал его вопросами по поводу разных теологических нюансов англиканской церкви, к которой, по-видимому, и принадлежал новый работник.
Сузанна улыбнулась, наблюдая, как разгорелись глаза отца, когда Коннелли закончил разговор латинской цитатой. Поскольку девушек латыни не учили, сказанное поняли лишь двое мужчин. Преподобный отец Редмон явно наслаждался такими беседами, даже когда Коннелли удавалось его переспорить. Сузанна чувствовала, что новый работник неожиданно оказался тем, в чем так нуждался отец: еще одним образованным человеком, неким противовесом остальной женской части его семейства. Мало того, после появления Коннелли отец перестал выглядеть не от мира сего.
Опять настало воскресное утро, связанное с хлопотливыми сборами в церковь. Гуда отправлялась вся семья, включая Крэддока и Бена и впервые Коннелли. В предыдущий священный день отдохновения его посчитали еще слишком слабым. Сузанна думала, что он начнет возражать, когда услышит, чего от него ждут в религиозном смысле, но он не воспротивился.
Наоборот, ровно, в семь Коннелли был готов везти дам в церковь.
Преподобный отец Редмон уже уехал на Мики, Крэддок и Бен, как всегда, отправятся в телеге. Сузанна, Сара Джейн, Мэнди и Эмили ездили, по обыкновению, в бричке, причем вожжи держала Сузанна. Им нравилось приезжать пораньше, чтобы успеть немного распеться, ведь от них, как от дочерей пастора, ждали красивых песнопений.
Когда Сузанна вышла на переднее крыльцо, рассчитывая, что Крэддок, как обычно по воскресеньям, подгонит бричку, она удивилась, застав там ожидающего их Коннелли. Он стоял, облокотившись о перила. Сегодня Сузанна надела свое лучшее черное поплиновое платье с накрахмаленным белым воротничком, скрепленным серебряной брошью. По талии платье было свободным, юбка колоколом. Рукава подвернуты выше локтя, из-под них видны кружева сорочки. В качестве наряда для церкви Сузанна находила его очень подходящим для старой девы ее возраста. Голову украшал маленький белый чепчик, отороченный кружевом и завязанный под подбородком. Единственная допущенная вольность – прозрачные кружевные перчатки от локтя до середины ладони. Пальцы обнажены. Она всегда так ходила в церковь, и раньше ее это вполне устраивало. Теперь же, заметив пристальный взгляд Коннелли, ей впервые, насколько она себя помнила, захотелось, чтобы ее платье было понаряднее, может быть, не такого сурового цвета…
Коннелли оттолкнулся от перил. Его великолепный вид настолько поразил Сузанну, что все размышления о своем собственном туалете моментально вылетели у нее из головы. У крыльца приветственно заржала запряженная в бричку Дарси. Сузанна же не могла отвести взгляда от Коннелли,
На нем были темные бриджи, не его старые и рваные, а новые и вполне приличные. Он надел свой жилет из золотой парчи, который она выстирала и заштопала, белую льняную рубашку и длинный темно-синий камзол. Немного потерявший форму, но вполне еще годившийся к носке, шейный платок был завязан элегантным узлом под подбородком. На ногах – шерстяные серые носки и черные кожаные туфли с серебряными пряжками. Волосы зачесаны назад и схвачены на затылке черной лентой. В руке Коннелли держал черную фетровую треуголку.
