Жюльетта Бенцони - Изумруды пророка
— Будьте в этом уверены, но сегодня мне приходится попрощаться с вами: я с минуты на минуту уеду из Праги…
Морозини довольно долго простоял перед надгробием, припоминая слова доктора: «Нам показалось, что это для него самое подходящее место, что это будет естественно»… И понял правоту доктора. Он вспомнил о том, как барон Луи Ротшильд, передавая ему записку с адресом раввина, сказал: «Вот увидите, это очень странный человек, он владеет тайной бессмертия…» На самом деле этой тайной владеет каждая человеческая душа, но сам факт, что прах этого человека захоронили именно здесь, словно подкреплял достоверность другой легенды: той, что утверждала, будто Леви — это воплощение души рабби Лёва, хозяина Голема, от которого он унаследовал его могущество и его удивительные способности. Именно над этой легендой Морозини и размышлял дольше всего в те дни, когда лечился после ранения в доме Эбенезера Майзеля. Особенно ясно ему вспоминалось последнее мгновение перед тем, как он, сраженный пулей, потерял сознание: Баттерфилд, наглый шут, явившийся в древнее святилище, чтобы убить его и раввина, безуспешно стрелявший в последнего, издал перед собственной смертью ужасный вопль, вопль насмерть перепуганного существа, а ему самому показалось при этом, что стена синагоги сдвинулась с места и движется к американцу… Говорили, что тело несостоявшегося убийцы имело такой вид, словно по нему прошелся каток для утрамбовки асфальта… И разве не шептались люди о том, что на чердаке Староновой синагоги лежит куча глиняной крошки, способная по велению того, кому известно тайное заклинание, вновь обрести форму человеческого тела?.. Так что закономерно, что два великих раввина обрели покой под этим надгробием, ведь и вправду, возможно, это был один человек…
Морозини огляделся, выбрал поблизости белый круглый и гладкий, как морская галька, камешек и положил его к подножию надгробия, чуть отступил, низко поклонился и, не оборачиваясь, ушел с кладбища. Теперь ему было больше нечего делать в Праге, и он уезжал из чешской столицы, мучась жестоким разочарованием: он ведь так рассчитывал на удивительные возможности старика-раввина! Без его действенной помощи, без его могущественной поддержки поиски «Света» и «Совершенства» становились куда более проблематичными. Два часа спустя князь сел в поезд, направлявшийся к Вене, где на следующий день должен был остановиться Восточный экспресс, который увезет его в Стамбул.
Морозини любил Вену, а особенно — отель «Захер», хозяйка которого — последняя представительница рода, к которому принадлежал основатель гостиницы, бывший повар князя Меттерниха, — фрау Анна Захер всегда принимала его чуть ли не с нежностью, как самого желанного гостя. Кроме того, бабушка Лизы, графиня фон Адлерштейн, жила здесь в своем дворце на Гиммельфортгассе, и он знал, что она тоже относится к нему тепло. И он от всей души платил графине взаимностью, всегда помня о том, как нелегко было завоевать привязанность гордой старой дамы. Первой его мыслью по выходе из вагона было сейчас же отправиться к ней, но Альдо тут же отказался от этой мысли. Конечно, не без сожаления, но ведь ему слишком хорошо была известна проницательность Валерии фон Адлерштейн. Что ему было делать? Сказать, что приехал сюда по делам, и передать нежный привет от оставшейся в Венеции Лизы? Нет, это совершенно невозможно: бабушка бы тут же поняла, что он скрывает правду! Она с первого же взгляда определила бы, что он совсем не похож на счастливого новобрачного. Графиня неизбежно подвергла бы его форменному допросу, и ему пришлось бы выложить все как есть, не скрывая своих страданий, а меньше всего на свете ему хотелось лишить покоя эту чудесную женщину. В конце концов князь прямо с вокзала отправился в гостиницу, отлично зная, что фрау Захер, воплощенная сдержанность, скорее даст изрубить себя на кусочки, чем признается, что он остановился у нее, если Морозини попросит ее об этом. Никто не должен знать, что он в Вене. Оставалось только, не выходя из отеля, дожидаться отбытия Восточного экспресса…
Благодаря доброму расположению его старинной приятельницы, ожидание оказалось не таким тягостным, как Альдо заранее представлял себе. Блюда, которые она подавала ему вместе со свежими газетами и журналами, вполне можно было назвать маленькими шедеврами поварского искусства. Анна сама составила ему компанию, и это помогло ему окунуться в привычную атмосферу слухов и сплетен, узнать обо всех новостях столичного общества. Он узнал от нее, что госпожа фон Адлерштейн проводит время в своем поместье в Бад-Ишле, в Рудольфскроне, а барон Луи Ротшильд еще не вернулся из Англии. Она выразила также крайнее удивление тем, что куда-то совершенно исчез барон Пальмер, но Морозини удержался и не рассказал ей о трагической кончине Хромого, известного ему самому под именем Симона Аронова, именем, в подлинности которого у него тоже могли быть кое-какие сомнения…
Единственное, что его на мгновение встревожило уже перед самым отъездом на вокзал Императрицы Елизаветы, было внезапное появление в холле гостиницы Фрица фон Апфельгрюне, родственника и бывшего воздыхателя Лизы. Морозини едва хватило времени броситься в укрытие за огромной пальмой в кадке, чтобы не оказаться нос к носу с этим опасным болтуном. Но фрау Захер, которая как раз собиралась распрощаться с дорогим гостем, спасла его и на этот раз. Она поспешила к Фрицу и увела его за собой куда-то в глубины отеля, сияя от счастья и расточая на ходу любезности, на которые по отношению к нему в обычное время, по правде говоря, скупилась. Именно благодаря этому Альдо удалось скрыться незаметно.
Оказавшись наконец в надежном убежище, каким стало для него комфортабельное и элегантно украшенное маркетри и сверкающей медью купе спального вагона, Морозини решил придерживаться той же стратегии, что и в Вене: как можно меньше высовываться наружу и отправляться в ресторан во вторую очередь, чтобы сталкиваться с насколько только можно малым числом путешественников. Счастливая звезда по-прежнему покровительствовала ему, в роскошных темно-синих вагонах с желтой полосой не обнаружилось ни одного из знакомых венецианцев, но тем не менее он высадился на вокзале Гейдар-паши, находившемся прямо на берегу Золотого Рога, с чувством огромного облегчения.
Утро выдалось довольно холодным. Пронзительный ветер, называемый здесь мельтемом, дул с Кавказских гор, покрывая воды Босфора барашками пены. Но солнце сверкало на позолоченных, отливавших зеленью куполах соборов, ласкало розовые крыши и сады, где возвышались остроконечные черные кипарисы. Сидя в фиакре, который вез его по кишащему людьми широченному мосту Галаты к древним кварталам, где селились иноземцы, и к высотам Бейоглу, Альдо позволил себе наконец расслабиться и насладиться прелестью путешествия. Он совсем не знал Константинополя и пообещал себе как следует познакомиться с городом в ожидании приезда Адальбера. Созерцание этого восточного порта, одновременно роскошного и убогого, этого города, некогда бывшего врагом Светлейшей республики, вызывало у венецианца странное чувство: пышность Стамбула казалась ему обольстительной, но в душе невольно шевелилось и какое-то тайное злорадство, словно некие чары овладели им. Хотя в этом не было ничего удивительного: вся военная история Венеции здесь вставала перед глазами, потому что, если не обращать внимания на электричество и несколько пароходов на рейде, в Стамбуле с тех пор по-настоящему ничего не изменилось.
