Анастасия Туманова - Огонь любви, огонь разлуки
– Господи… Сережа… И ты туда же… Какие вы, оказывается, телята все… Даже не думала…
– Это кто тебе тут телята, шалава?!. – зарычал он.
– Да вы… все… Ох, не могу… Мужчины… И чего Аня столько лет мучилась, когда все так просто, не понимаю, право… Ладно, не злись, это я по глупости… Хорошо, сделаем, как хочешь, только не бесись, на нас уже весь ресторан смотрит… Налей мне вина, а то не уймусь! Ох, ну, умори-и-ил…
Вина Валет налил и вообще сразу же успокоился: дальше операцию разрабатывали уже без эмоций и по-деловому. Они обсудили даже самые мелкие детали, и поэтому на следующий день, услышав горячечное предложение Ахичевского немедленно, сию минуту ехать в номера, Катерина начала художественно «кобениться»:
– Петр Григорьевич, я, конечно, буду рада очень… С вами – куда угодно, вы ко мне так добры все это время… Я вам так благодарна, но… но… Видите ли, номера – это же вульгарно… Там бывают одни только… уличные женщины!
– Боже, Катя, кто тебе сказал такую глупость?! Ну, хорошо, поехали в «Палас»…
– Ах, но это же совсем то же самое… Вот если бы… Нет, вероятно, это сущее нахальство с моей стороны… – И она намертво замолчала, опустив ресницы.
Ахичевскому понадобилось добрых полчаса уговоров и расспросов, после чего Катерина, отчаянно смущаясь, созналась в том, что очень хочет побывать на их даче.
– Это только мечта моя, Петр Григорьич, вы не подумайте… Я прекрасно понимаю, что мне там не место… Но так хотелось бы взглянуть! Петр Григорьевич, я же в жизни ничего, кроме нашего медвежьего угла, не видела, да еще вот эти номера гостиничные, а вы, верно, как великий князь живете…
В конце концов, Ахичевский догадался, что девочке хочется лишиться девственности в красивой и изысканной обстановке, а не на казенном матраце в номерах. Мысленно усмехнувшись тому, какие же одинаковые все женщины, он покровительственно согласился:
– Ну, это легко устроить.
– Да разве можно?! – всплеснула руками Катерина. – Ой, Петр Григорьевич, да как же… А если кто узнает, расскажут Александре Германовне… Ой, я и так перед ней виновата!..
– Рассказывать некому, соседей нет, прислугу я отпущу… Ну же, Катрин, не мучай меня более… Я буду только счастлив видеть такую красавицу у себя!
Катерина поняла, что дело сделано. Еще немного поломавшись для приличия, она дала согласие прибыть на дачу Ахичевского завтра же вечером, в десять часов.
– Отчего не сегодня?
– Ах, Петр Григорьевич, мне, право, неловко вам говорить, но… Обычные маленькие женские неудобства. Завтра, полагаю, уже все закончится.
Он понял и больше не настаивал.
На следующий вечер Катерина, в роскошнейшем вечернем платье цвета «закат в Палермо» с открытой спиной, с персидской шалью на обнаженных плечах, подкатила на извозчике к утопающей в отцветающих каштанах и акации даче Ахичевских. Было душно: со стороны моря шла гроза. В потяжелевшем, густом, словно кисель, воздухе одуряюще пахло цветами. Туча была еще далеко, гром безмолвствовал, но зарницы одна за другой вспыхивали над портом бледно-сиреневыми полосами, и от этих всплесков призрачного света Катерине стало тревожно.
– Катя, ежели боишься – откажись, – тихо проговорил Валет, сидящий рядом с ней в пролетке. – Нельзя на такое дело без куража идтить. Ништо, фраеров много, нищими не останемся.
– Я не боюсь, Сережа. Просто зябко отчего-то… – Катерина повернула к подельнику худое скуластое лицо с полуприкрытыми глазами. Спросила, глядя мимо него: – Сережа, ты меня не бросишь?
– Ша, Семка, заворачивай, – решительно сказал Валет извозчику. – Хряем до хаты, дело рвется.
– Ничего не рвется! Семка, стоять! – тут же вскочила Катерина. – Как сговорено, так и сделаем! Где ридикюль?
– Держи свой рыдикуль… – Валет протянул подружке черную сумку мешочком. – Значит, правильно все помнишь? Как клиент засыпает – зажигаешь свет вон в том окне. И я работать иду. Ежели света не будет – сидю здесь и не полошусь. Но ежели и тебя долго не будет…
– Тем более сидишь здесь, – со всей возможной жесткостью произнесла Катерина. – А не усидишь – погорим по всей стати. Откажись, Сережа, если не потянешь.
Извозчик на козлах заржал было, но под тяжелым взглядом Валета осекся. Катерина вышла из пролетки.
– С богом, Катя, – сказал Валет.
Она кивнула, опустила вуалетку на шляпе и быстрыми шагами пошла к темнеющей в глубине сада даче, где горело одно-единственное окно. Мужчины молча провожали Катерину глазами.
– Ох, лиха маруха, цимес! – присвистнул извозчик, когда тонкая фигурка исчезла за буйно разросшимися у калитки кустами шиповника. – Иде такую взял, Валет?
– В море выловил, – отрывисто отозвался тот. – Завернись, Семка, неспокойно мне. Курить есть?
– Держи. Да не дрипайся, бог не фраер, вытянет, не впервой…
Ахичевский встретил Катерину внизу, в обширных сенях. Он был, как всегда, безукоризненно одет в светлый летний костюм с белоснежной сорочкой, в манжетах блестели запонки.
– Вы куда-то собирались выезжать? – изобразив глупый вид, осведомилась Катерина. Сама она, впервые в жизни надевшая вечернее платье с открытыми плечами, чувствовала себя в нем очень неловко и с искренней досадой недоумевала, как могут порядочные женщины натягивать на себя такое бесстыдство.
– Нет, всего лишь жду тебя, – рассмеялся Ахичевский. – Мой друг, ты… ты великолепна! Боже мой, боже мой, какое же поразительное сходство…
Катерина почувствовала вдруг такую острую брезгливость, что лишь колоссальным усилием воли удержала себя от того, чтобы не повернуться и не уйти прочь. Чтобы скрыть подступившее к горлу отвращение, она широко улыбнулась прямо в лицо Ахичевскому и спросила:
– А почему так темно в доме? Вы все-таки опасаетесь?..
– Нет, Катрин, нет… Опасаться, право, нечего. Мы одни, и у нас вся… сколько угодно времени впереди. Ты, кажется, хотела посмотреть дом?
– Да, да, с удовольствием! Вы не поверите, ведь я даже у Ани в гостях, в Москве, никогда не была! Соня была, а я – нет! О, mon ami, как же здесь красиво!
Последние слова вырвались у нее совершенно искренне. Богатая, выстроенная в стиле позднего классицизма, похожая снаружи на древнегреческий портик дача показалась Катерине великолепным дворцом. Ахичевский провел ее по всем комнатам, включая столовую, спальни и великолепную бальную залу с натертым паркетом. Гостья ахала, восхищалась и всплескивала руками, старательно не замечая прикосновений Ахичевского к ее обнаженным плечам и мимолетные поцелуи в шею и висок на каждом пороге.
– А что же там? – «наивно» поинтересовалась она, указывая на высокую полуоткрытую дверь, за которой не было света. – Туда нельзя?
