Ирэн Фрэн - Набоб
Только один человек не сдвинулся с места.
— Надо идти дальше, джунгли — очень опасны, — рявкнул он, когда прошли первые минуты радости.
— А ты кто такой, чтобы нами командовать? — огрызнулся Мадек.
— Меня зовут Мартин-Лев, солдатик! Мартин-Лев, потому что иногда я рычу! — расхохотался он.
Визаж начал опасаться потасовки, из которой Мадек вряд ли вышел бы победителем, потому что его противник был намного сильнее, но Мадек тоже рассмеялся. Мартин-Лев был ему чем-то симпатичен: смуглый великан, вспыльчивый, но отходчивый, он носил знаки отличия офицеров французской армии. И при этом он — тоже! — был всего лишь искателем приключений.
— Куда вы направляетесь? — спросил Мадек.
— Мы едем на север, чтобы поступить на службу к какому-нибудь местному царьку.
— Вы с ума сошли, — вмешался Визаж. — Хотите дезертировать в тот момент, когда нация так в вас нуждается!
Мартин-Лев почувствовал в Визаже ровню: по манере говорить, по возрасту, может быть по происхождению. Спустя десять минут было решено разбить общий лагерь. Всю ночь они просидели у костра. Мартин-Лев рассказал, как англичане осадили французскую факторию Янаон. Силы были неравны. Ему удалось уйти вместе со своими людьми и орудиями; уже много недель они скитались по Декану. Земля здесь скудная, местные царьки, мусульмане-фанатики, настроены против французов. Поэтому надо идти на север: тамошние раджи-индусы более лояльны к французам. К тому же рано или поздно придется вступить в войну с англичанами, угрожающими Бенгалии. Следовательно, чужеземных солдат, умеющих хорошо воевать, они примут как дар богов.
— Вы не сможете пересечь Декан, — говорил Мартин-Лев. — Посмотрите на себя: одеты в лохмотья, оружия у вас мало, нет ни лошадей, ни одного боевого слона! Набобам юга после нашего поражения доверять опасно. Они в два счета с вами справятся.
— А Пондишери? Разве мы не можем вернуться туда? — спросил Мадек.
— Вернуться в Пондишери мы можем лишь вооруженными до зубов. Для этого нужны деньги. Давайте объединимся и пойдем на север. Наверняка там найдется раджа, который никак не может собрать налоги или боится англичан. Мы предложим ему взять нас на службу, да, нанять нас, наши пушки, наших людей, наши шпаги… А выполнив свою задачу и набив карманы рупиями, мы вернемся в Пондишери. Слово драгуна, отказаться от самоубийства и дезертировать — это не одно и то же.
Визаж согласился. Боженька и Мадек колебались, но через три дня переговоров сдались. Тогда лагерь свернули, и все опять двинулись в путь, теперь на север. И опять — джунгли, пальмы, рисовые поля… Время замерло. Каждый переход длился вечность. Однако теперь им встречались люди с более светлой кожей, говорящие на неизвестном языке. Мадек был поражен, услышав от них слова, сходные с бретонскими: кто бы мог подумать! Солдаты упорно шли вперед, мечтая увидеть северные дворцы из белого мрамора и миролюбивых раджей в роскошных одеждах.
В деревнях французов приветствовали по-разному: «Шив-шив», «Рам-рам», «Криш-криш», в зависимости от того, какому божеству поклонялись — Шиве, Раме или Кришне. Они не чувствовали враждебности, им охотно продадут рис. Индия показывала им и другое лицо. Иногда в самых труднодоступных местах они встречали бродячих проповедников, которые носили с собой в узелке маленькие раскрашенные деревянные храмы. Проповедник одну за другой открывал дверцы такого храма, и перед восхищенными взглядами солдат представали юные и сильные боги, аватары более ранних богов; за последней дверцей была ниша, в которой находились три улыбающихся бога — Вишну, Рама и Кришна. Солдаты — и белые, и сипаи — как зачарованные смотрели сцены божественной эпопеи: превращения, искупления, возрождения, соития. Мадек всегда оказывался в первом ряду. Ему, как и Боженьке, очень нравились эти картинки, намалеванные яркими красками на лакированном черном дереве, и он вспоминал времена своего детства, когда бретонские проповедники ходили по приморским деревням и рассказывали местным жителям другие истории: о человеке, творившем чудеса. Мадек плохо понимал здешних проповедников, но постепенно стал узнавать Ганешу, пузатого и улыбающегося бога-слона, и Кришну, у которого была голубая кожа и которого всегда окружали три прекрасные обнаженные женщины. Когда проповедник закрывал одну за другой дверцы храма, солдаты выпивали по стакану воды и отправлялись дальше.
Каждый из них по-своему рисовал себе, что раджа примет его во дворце, вроде замков кемперских феодалов, только более чистом и не таком унылом. Раджа подарит ему белого слона; потом Мадек, подняв саблю над головой, примет командование его войском и будет наводить страх на жестоких индийцев и проклятых англо-саксов.
Трудности похода сплотили четверых мужчин, правда, Визаж больше сблизился с Мартином-Львом, а Боженьке было интереснее с Мадеком. Между тем каждый день приносил новые испытания: то нужно было преодолеть зловонное болото, то уничтожить семейство кобр, которых сипаи отказывались убивать. Из-за нехватки воды и пищи между солдатами часто возникали ссоры. Многие умирали от лихорадки; некоторые были так измучены болезнью и истощены, что сами пускали себе пулю в лоб. Иногда во время переправы через реку кого-нибудь из солдат уносило течением, а потом в тихой заводи жертву сжирали крокодилы. Но ничто из этих бедствий не могло сравниться со странными выходками сипаев. Часть из них присоединилась к «божественным безумцам» — скитавшимся по дорогам обнаженным пилигримам. А иногда, вдруг остановившись у входа в храм, сипаи простирались на земле и из последних сил наносили себе смертельный удар, или сразу умирали, без звука, сложив руки для молитвы, с открытыми глазами. В отличие от Мадека, обуреваемого жаждой славы, эти люди, затерявшись в вечной смене жизней, спешили достичь совершенного состояния, в котором уже не испытываешь никаких желаний.
Жара сменялась проливными дождями. Размокшие дороги не позволяли идти вперед. Грязь, змеи, речные долины, пыль; еще один новый язык — хинди. Мадек легко освоил его, поскольку каждый день приходилось торговаться, покупая воду, зерно и овощи. «Вчера» и «завтра» звучат на этом языке одинаково, как и «позавчера» и «послезавтра». Казалось, что такого понятия, как время, здесь не существовало. Как далеки Махабалипурам и тот рассвет в дюнах! Теперь Мадек часто вспоминал свое безалаберное детство, его сердце бродяги тосковало по серым небесам Бретани. И все же сейчас он находился ближе, чем когда-либо, к сердцу Индии. Он наслаждался и жарой, и пальмами, и приключениями, благо болезни пока обходили его стороной: ни кровавых поносов, ни малейшего расстройства. Он шел через ядовитые болота, через холерные и чумные деревни и оставался здоровым, в то время как другие умирали. Индия его приняла. Но ему было неспокойно: Мадека опять одолевала тоска. Впрочем, как и Боженьку — он прочитал это в его глазах. Продвигаясь все дальше на север, они отмечали, что здешние храмы разительно отличаются от тех, что встречались на побережье — в виде пирамид и колесниц. Теперь это были высеченные из камня святилища в форме сахарной головы. Они обследовали несколько таких храмов, заброшенных в джунглях. Когда свет факела вырывал из темноты гранитные изваяния круглобедрых богинь или фаллоса, Мадек видел в этих изображениях подтверждение интуитивной веры в то, что здесь, в Индии, жизнь сильнее, природа необоримей женщины, возможно, искусней в любви. Достаточно было взглянуть на джунгли, частью которых являлись эти храмы: если где-то они прерывались пыльной долиной, то лишь для того, чтобы через три лье опять возобновиться, опять явить миру толстые стволы и наполненные соком лианы.
