Лора Бекитт - Исповедь послушницы (сборник)
– Когда ты смотришь на меня таким взглядом, то кажешься мне похожим на необъезженного жеребца!
Он задрал пышные юбки девушки, разорвал ее лиф и овладел ею резко и грубо; она же, задыхаясь от наслаждения, царапала его спину острыми ногтями, оставляла на коже багровые полосы, больно кусала шею и плечи, но, как ни странно, телесные раны приносили облегчение его страдающей душе.
Жаркая влага, сочившаяся из тела Кончиты, рвущиеся из ее горла стоны действовали на юношу как лекарство, средство пусть для недолгого, но все же забвения. Они занимались любовью до изнеможения и после короткой передышки начинали снова.
То, что они делали, казалось Ниолу актом очищения, тогда как то, что Энрике Вальдес сотворил с Паолой, представлялось ему настоящей скверной. Самое страшное заключалось в том, что он не мог вырвать из его рук ни свою любовь, ни Мечту.
Вновь и вновь входя в жадное, ищущее его ласк тело Кончиты, юноша поклялся себе, что без промедления убьет дворянина, если тот откажется жениться на Паоле.
Пресыщенные и опустошенные, они лежали в остро пахнущей соломе и разговаривали.
– Ты бы согласилась уехать со мной? – спросил Ниол.
– Да, – не задумываясь, ответила цыганка.
– Почему ты не спрашиваешь куда?
– Мне все равно куда ехать, была бы дорога. – Кончита прильнула к его плечу. – Я не знаю ничего лучше скитаний. Мне мила жизнь без забот, тревог и помех, без мыслей о завтрашнем дне. Я люблю следовать собственной прихоти, идти за внезапным велением сердца, покоряться мимолетной усладе для глаз. Ты не зовешь меня, ты спросил просто так, и я тебя понимаю.
Ниол вздохнул.
– Прости меня, если можешь.
– За что? – Ее губы растянулись в притворной улыбке. – Глупо не прислушиваться к собственному сердцу. Что оно велит тебе, то и делай.
– Скажи, что для тебя богатство, деньги, роскошь? – задумчиво произнес юноша.
– Ничто, – быстро ответила Кончита. – Возможно, потому что у меня никогда этого не было. А для тебя?
– Наверное, свобода, сила, сознание, что ты можешь взять то, что тебе нужно… Пьянящее ощущение того, что все в этом мире принадлежит только тебе.
– Это обман.
– Я знаю. Однако мало кто способен это понять.
– Ты говоришь о женщинах?
– Прежде я думал, что они, как никто другой, способны читать человеческие сердца, а теперь мне кажется, что они видят только то, что лежит на поверхности.
– Ты сам слепой, я говорила тебе об этом, – спокойно произнесла Кончита. – Самое неправильное в любовных делах – это пустое ожидание. Побеждает тот, кто действует. И деньги здесь совсем ни при чем.
Энрике Вальдес с удивлением и некоторой осторожностью вошел в окруженный ржавой решеткой и, на первый взгляд, казавшийся совершенно диким сад. День выдался знойным, солнце нещадно палило, а здесь кроны деревьев смыкались друг с другом, образуя прохладный темно-зеленый тенистый туннель. Ничем не сдерживаемая молодая поросль опутывала ноги, трава шептала свои бесконечные молитвы, но клумбы, разбитые в глубине сада, выглядели ухоженными, на них росли прекрасные цветы.
Энрике прошел в дом, все больше убеждаясь в том, что отец, или дядя Паолы, – чудаковатый затворник, любитель книг, возможно проживающий небольшое наследство. Это был старомодный, запущенный дом, где царил запах переплетенной кожи и старой бумаги, а еще – каких-то трав; его обитатели любили полумрак, прохладу и тишину.
Молодой дворянин задумался над тем, стоит ли девушка того, чтобы он являлся в эту замшелую обитель, и решил, что стоит. Волей случая, а может быть, благодаря небывалой настойчивости и особым чарам ему, похоже, удалось сорвать дикий, но сочный и ароматный плод.
На пороге возникла странная женщина с лицом, достойным быть выбитым на какой-нибудь древней монете, и такими темными, непроницаемыми глазами, что было невозможно понять, что за ними скрывается: святость, грех или нечто первобытное и опасное.
– Что вам нужно? – В тоне незнакомки не было никакой почтительности, к тому же у Энрике сложилось впечатление, что она знает ответ на свой вопрос.
– Я хочу поговорить с хозяином этого дома.
– Он у себя. Я вас провожу.
Женщина довела его до дверей и исчезла так же внезапно и незаметно, как и появилась.
Энрике вошел в кабинет и остановился. За массивным столом сидел человек в сером одеянии инквизитора. У него были темные круги под глазами и впалые щеки. Едва молодой дворянин встретился с ним взглядом, как у него против воли сильно забилось сердце. Энрике почудилось, будто его грудь сдавило железным обручем, и он судорожно вздохнул. Если бы он не знал, куда пришел, то мог бы предположить, что угодил на допрос в зловещие стены Святой палаты.
– Что вам угодно? – спросил Армандо, нехотя отрываясь от бумаг.
Энрике представился, после чего сказал:
– Я хотел поговорить с вами о Паоле Альманса. Насколько я понимаю, она приходится вам родственницей?
– Она моя дочь.
– Дочь? – небрежно произнес Энрике, пытаясь вернуть себе привычную уверенность, ибо его лицо горело под взглядом, который, казалось, пронзал до самых костей. – Но вы духовное лицо, у вас не может быть детей. Или Паола – плод незаконной связи?
– Она моя племянница, дочь моей покойной сестры, я воспитываю ее с малолетства, – нетерпеливо пояснил Армандо.
– Паола не говорила, что ее отец, то есть дядя, служит в инквизиции, – пробормотал Энрике.
– Тем не менее это так, – с язвительной торжественностью промолвил Армандо и повторил с нескрываемой неприязнью: – Что вам нужно?
Энрике собрался с мыслями и постарался изложить свое предложение серьезно и четко, с внушительностью, приличествующей его положению. Он намерен взять Паолу в дом в качестве гражданской жены. Они не станут венчаться в церкви, но он оформит бумагу, благодаря которой девушка будет обеспечена до конца жизни. Если у нее появятся дети, они не унаследуют его титул, но будут иметь право воспитываться вместе с детьми от законного брака. Он готов заплатить опекунам или родственникам Паолы любую сумму, какую они сочтут достаточной и разумной.
– То есть вы хотите купить у меня дочь? – Армандо метнул в сторону Энрике такой взгляд, что молодому человеку почудилось, будто его бросили на раскаленные угли.
– Я бы не стал так выражаться. Учитывая свое положение и положение Паолы, я предлагаю наиболее достойный и честный выход. Если вы хотя бы немного знаете жизнь…
– Жизнь? – Армандо зловеще усмехнулся и нервно сцепил длинные, тонкие, гибкие, как корни дерева, пальцы. – Молодой человек, жизнь – подземелье, в котором раздаются крики безумия и стоны боли. Жизнь – это лабиринт с мрачным началом и мрачным концом, лабиринт, в котором невозможно встретить родную душу, западня, где вам никто не протянет руку и не подскажет, где найти выход. Это безбрежная пустыня и нестерпимая мука. Это ад. Неужели вы думаете, что я отдам вам самое дорогое, единственное, что спасает меня от одиночества и сумасшествия?! Неужели вам кажется, что после вашего предложения я не велю выгнать вас вон!
