Мэри Хупер - Падшая Грейс
Грейс не очень удивилась, когда ее провели в ледяную кухню вместо комнаты для прислуги, где можно было бы найти горничную в воскресный день. Лили чистила ножи, яростно терла их лезвия наждачной бумагой и порошком — она уже дважды оттирала их, и оба раза миссис Биман не приняла ее работу.
Увидев Грейс, Лили подбежала к ней, обхватила руками за шею и так отчаянно разрыдалась, что Грейс испугалась, что десять минут пройдут, а им так и не удастся обменяться хотя бы словом.
— Ш-ш… Ш-ш… Неужели все настолько плохо? — спросила Грейс, смахивая с плеч наждачный порошок. — Пожалуйста, скажи мне, что у тебя все хорошо.
Лили еще пару раз горько всхлипнула и засопела.
— Все хорошо. — Она тяжело вздохнула. — Но я так по тебе скучаю!
— Как тебе здесь живется? Тебя учат?
Лили кивнула.
— Мне разрешают чистить обувь и ножи. Хотя миссис Биман говорит, что я не справляюсь.
Грейс посмотрела на руки сестры — они покраснели и были растерты до крови. Грейс просто получила подтверждение тому, что на самом деле, в глубине души, давно знала: Лили — не та девушка, из которой выйдет личная горничная, и мистер Победоноссон просто обманывал, когда говорил, что даст ей эту должность, лишь бы сестры согласились остаться у него. Как странно устроен мир! Подумать только: мистер Победоноссон — такой прижимистый, равнодушный и бесчувственный человек — оказался настолько добр, что не только взял Лили на работу, но и тщательно продумал, как это правильно обставить.
Грейс спросила:
— Как к тебе относятся?
— Кормят меня, в общем, неплохо, — ответила Лили, вытирая лицо рукавом. — Мясо каждый день дают.
— А остальные слуги как тебя приняли? — продолжала ее сестра, поскольку этот вопрос весьма ее беспокоил: она боялась, что Лили может стать изгоем. — Они позволяют тебе участвовать в их разговорах и тому подобное?
— Нет, не позволяют! — призналась Лили. — Блоссом и Лиззи слишком гордые и важные. Но со мной иногда разговаривает Элла. И молодая хозяйка дома тоже очень добра ко мне.
— Мисс Шарлотта? — переспросила Грейс, не веря своим ушам. С этой юной дамой она не встречалась, но до нее дошли слухи, что Шарлотта — эгоистичная, избалованная, ветреная особа.
— Да, мисс Шарлотта. Вот ей я понравилась, — с некоторой гордостью заявила Лили. Она ахнула: — Ты ведь еще не видела гостиную и приемную! У них есть кувшин с синими птицами!
— Неужели? — изобразила удивление Грейс, гладя натруженные руки Лили. — Но когда это мисс Шарлотта находит время на беседы с тобой?
— О, она иногда выходит в сад, когда я там гуляю одна, или говорит со мной на кухне, когда остальные поднимаются в господскую часть дома.
— Да ты что? — искренне изумилась Грейс. Все удивительнее и удивительнее… — И о чем же вы говорите?
— Ой, о разных забавных вещах. Иногда она придумывает сказки — вот как ты раньше.
— Придумывает? Как это мило с ее стороны. — Возможно, слухи, которые ходят о мисс Шарлотте, не так уж и правдивы. — И что это за сказки?
— Ну, о маме и тому подобном, — неопределенно ответила Лили. — О всяком разном. Мисс Шарлотта очень мною интересуется.
Грейс подумала: как это благородно со стороны мисс Шарлотты — снисходить до разговора с ничтожнейшей из своих служанок.
— Значит, она настоящая леди, — произнесла Грейс.
Помолитесь за душу достопочтенного Вильяма Вилкинса-Буайе-Хейга, призванного к Создателю 25 ноября 1861 г. и нашедшего упокоение в катакомбах под англиканской церковью на Общем кладбище всех душ, Кенсал-Грин, Лондон.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
— Я уверен: вам нужно все самое лучшее, поэтому предлагаю выбрать никак не меньше, чем лебяжий пух высшего качества для матраса в гробу вашей покойной матушки, — сказал Джордж Победоноссон.
— Но, — возразила дочь покойной, — мы думали обойтись шерстяным одеялом на вате.
— Ни в коем случае! — воскликнул мистер Победоноссон.
Грейс, молитвенно сложив руки, как и подобало наемной скорбящей, и опустив глаза долу, ни единым жестом не дала понять, что расслышала хоть слово — или даже что она живой, дышащий человек. Прошла неделя с тех пор, как она ходила в Кенсингтон навестить Лили, и сейчас ее вызвали в красную комнату в качестве образца наемного участника похорон, который предлагался для процессии по высшему разряду.
— Конечно, лебяжий пух недешев, но он того стоит, — вступила в разговор миссис Победоноссон, — и кроме того, для своего уважаемого родителя любой человек захочет только самое лучшее, не так ли?
Посетительница вздохнула.
— Ну, если вы считаете, что без этого не обойтись…
— Так значит, лебяжий пух, — решительно кивнул мистер Победоноссон.
Они подошли к Грейс и остановились.
— А вы думали о том, чтобы нанять нескольких участников процессии? — поинтересовалась миссис Победоноссон.
— Ну, вообще-то нет…
— Это Грейс, одна из наших самых почтительных и неподвижных участниц похорон. Ее можно нанять за почасовую оплату, и она будет стоять (с весьма скорбным видом) у дверей или у могилы.
— Но ведь это, конечно, вовсе не…
— Грейс особенно удачно подходит для бдения у могилы пожилой дамы, — не отступала миссис Победоноссон. — Все поймут, что вы чрезвычайно почтительная дочь.
— Ну…
— А помимо участия Грейс, ваша мать, без сомнения, высоко оценит ваше решение держать на ее могиле горящую лампаду — в течение целого месяца, — добавил мистер Победоноссон.
— Но кому и какая от этого польза?
— Это несомненная польза для ее памяти, — мягко укорил мистер Победоноссон. — Не следует забывать, что пожилые люди не любят темноты.
И разговор тек в этом ключе, пока (после того как были выбраны участники процессии, памятники и цветы) Грейс наконец не позволили вернуться в крохотную швейную мастерскую. Там она сняла шляпку с вуалью и пододвинула табурет к слабо горящему камину.
«Как быстро человек ко всему привыкает», — подумала она, глядя на вышивку, над которой работала, пока ее не вызвали. Как быстро она приспособилась к жизни без Лили, к соседству в комнате чужого человека, к сидению в четырех стенах и к измерению времени сшитыми саванами, посещенными похоронами и законченными вышивками. Однако странно: хотя Грейс вела такой образ жизни и даже постепенно привыкала к нему, ей казалось, что она живет жизнью другого человека, чью личность по ошибке присвоила. Что же с ней будет дальше? Когда начнется ее настоящая жизнь — та, которую она себе пообещала, когда ехала на поезде в Бруквуд?
