Линда Ли - Белый лебедь
И она вышла из комнаты, оставив отца, мачеху и Грейсона в прозрачной пустоте ошеломленного молчания.
Глава 9
Глина у нее в руках была мягкой, гладкой и прохладной и охотно покорялась ее прикосновениям.
Эммелайн сидела на высоком стуле, одетая в простое хлопчатобумажное платье, ее седые волосы были заплетены в длинную косу, свернутую кольцом на затылке. Комнату наполнял запах глины. Глины и глазурей. Обжига и жара.
Вдохнув эти запахи, она выпрямилась и выгнула спину. Было еще рано, день после приема у Уэнтуортов только начался — приема, который прошел в странном напряжении:
Она чувствовала, что единственный, кто получил от него настоящее удовольствие, была Софи.
Милая, славная Софи.
Эммелайн знала, что Брэдфорд хочет поженить Софи и Грейсона. Он сказал, что хороший брак всегда отвлекает внимание от скандалов. А даже она не могла не согласиться, что Мэтью и Лукас были замешаны в скандальных историях. И теперь вся надежда была на Грейсона — лишь он один мог заставить Бостон забыть о том, что натворили его. братья.
Да, брак может сделать это. Но не это ее заботило. Она верила, что Софи сделает ее сына счастливым. Грейсон слишком долго жил серьезно и ответственно, держа себя в прочной узде. Софи слишком долго жила независимо и свободно. Вместе, казалось Эммелайн, они обретут равновесие. Общность черт характера отнюдь не является залогом счастливой супружеской жизни.
Но что, если ее сын поступит с Софи так же, как поступил с ней Брэдфорд, попытавшись отлить ее в форму, которая ей совершенно не подходит?
Она отогнала эту мысль. Грейсон — человек требовательный, но к себе больше, чем к окружающим. Он хороший и добрый, он будет Софи превосходным мужем. К тому же Софи сильная, уверенная в себе. Иначе как бы сумела она добиться такого успеха?
В результате, когда Брэдфорд рассказал ей о скором бракосочетании, она ни словом не упомянула о слухах, которые дошли до нее много лет назад и которые распространялись в женских кругах, где она вращалась, — слухах, касающихся ее дорогой подруги Женевьевы и этого ужасного Найлза Прескотта.
Это было так давно, что Эммелайн и вообразить не могла бы, что кто-то помнит эти сплетни и тем более косвенные намеки. Но Брэдфорд, пожалуй, посмотрит на это иначе.
Эммелайн потянулась, разминая мышцы, — она не привыкла так долго сидеть на стуле без спинки высоко от пола. Работая, она забывала обо всем, кроме глины, лежащей перед ней.
Нет, временное отключение сознания не помогало ее работе, думала она, рассматривая бесформенный ком. Она делает больше ошибок, чем успехов, но все равно приятно работать руками после всех этих лет.
Она скривилась, вспомнив о том, какую придумала историю, чтобы ее не беспокоили в ее комнате, где для всех домочадцев она спала. Она мямлила что-то насчет головной боли. Нужно же было придумать какую-то причину, чтобы иметь возможность уйти из дому. Ведь ее муж постоянно напоминал ей, что она должна ходить по городу с компаньонкой. Попросту говоря, чтобы не оставлять ее без присмотра.
При мысли об этом она ощетинилась. Конечно, ее сын не будет таким грубым и требовательным, как его отец.
Но версия о головной боли работала хорошо. Не потому, что было бы трудно избегать людей, в особенности мужа — Брэдфорд Хоторн перестал бывать у нее в комнате, тем более в постели, вскоре после рождения Лукаса. А это случилось почти тридцать лет назад.
Долгое время она как-то не задумывалась об отсутствии мужа. Она была занята воспитанием трех мальчиков, надзирала за слугами, составляла меню и исполняла приятные светские обязанности. А когда она в конце концов обратила на это внимание, она уже так уставала к концу дня, что у нее просто не было сил беспокоиться на сей счет. Она была уверена, что как только мальчики вырастут и станут самостоятельными, а место Хоторнов в финансовых кругах будет твердо и надежно восстановлено, они с Брэдфордом вернутся друг к другу со всей страстью, на которую он настроил ее во время своего ухаживания.
Она ошиблась.
Она вспомнила о том времени, когда пыталась соблазнить его, и щеки ее вспыхнули от смущения. Легкомысленные ночные туалеты. Интимные обеды. Но в конце каждого вечера ее почтительно целовали в лоб и отсылали в постель, как ребенка.
Она закусила губу, вспомнив о той ночи, когда она, забыв свою гордость, смело направилась к кровати мужа. Сердце билось у нее в горле. Он стоял у окна, без пиджака, такой красивый, такой сильный. Но когда он повернулся к ней, она увидела в его глазах жесткость, о которой ей раньше удавалось забывать. А его слова!
— Что случилось, миссис Хоторн? Он держался официально даже в интимной обстановке спальни.
Храбрости у нее поубавилось, но она уже зашла слишком далеко.
— Я подумала — ну, может быть… мы… точнее, вы захотите…
Слова замерли у нее на губах. Когда он окинул ее оценивающим взглядом. На мгновение она приободрилась, но тут они встретились глазами.
— Я сделаю вид, будто не понял ваших намерений, миссис Хоторн. Мне была бы невыносима мысль, что моя жена думает о низших сторонах супружеской жизни как о чем-то, не связанном с исполнением своего предназначения — зачинать детей. Вы подарили мне троих сыновей. Вы свой долг выполнили.
И он снова отвернулся к окну. Эммелайн стояла похолодев, униженная, брошенная, и ей отчаянно захотелось накричать на этого человека, так бессердечно повернувшегося к ней спиной. Она выполнила свой долг, но это еще не означает, что у нее нет желаний. Или она не такая, как все женщины? Неужели она развратна и непорядочна? Неужели другие жены не мечтают о близких отношениях с мужем после того, как родили ему детей?
Но она не стала задавать вопросы. Не стала ничего требовать. Она только повернулась — молча, машинально — и скользнула назад, в свою комнату.
На следующее утро ее вещи перенесли в самую дальнюю комнату Хоторн-Хауса…
— Эммелайн, дорогуша! Я так рад, что вы здесь и работаете! Ваши работы… они интересны!
Эммелайн от удивления резко повернулась на своем стуле и чуть не упала. Однако Андре Спрингфилд успел ее подхватить.
— В облаках витаете, да? — спросил он, улыбаясь светло, как день.
— Признаю себя виновной, — пробормотала она, и все мысли о Брэдфорде вылетели у нее из головы. — А вы чересчур добры в своей оценке моей работы. Ее можно назвать интересной, только если вас интересуют бесформенные комки глины.
Он откинул назад львиную гриву и засмеялся, переполошив других скульпторов, работающих в этом огромном помещении.
— Пошли, — потянул он ее, — выпейте со мной чаю. Колетт все приготовила.
— Андре, я не могу.
