Севги Адывар - Тень Роксоланы
Сулейман подумал, что есть еще одна возможность, которую даже не представляет его любимая, выросшая вдалеке от гаремов. Тот, кто ходит, как кошка, выглядит, как кошка, но не кошка… и не кот! Султан представил капы-агасы, главу белых евнухов, важно вышагивающего по узким коридорам Топкапы, отдающего приказы многим и многим людям – велика власть капы-агасы, который отвечает и за гарем, и за эндерун! И вдруг у этого важного чиновника вырос толстый полосатый хвост, на голове появились остренькие ушки… О, Аллах, султан и не замечал раньше, как много у его капы-агасы от раскормленного полосатого кота, ловящего на кухне мышей!
От смеха у Сулеймана разболелся живот, будто он долго тренировался с мечом. Султан и не подозревал, что можно так веселиться.
– Что ж, говори свое желание, моя луноликая прелестница, – сказал он. – Все, что ты захочешь, будет твоим.
Хюррем смущенно опустила глаза, надула губы, словно маленькая девочка. Она искоса поглядывала на султана, несколько раз пыталась заговорить, подбадриваемая его восклицаниями, но все никак не решалась. В конце концов выпалила:
– Я хочу, чтобы меня пускали в твою библиотеку!
Султан онемел от неожиданности. Это было самое удивительное желание, какое только ему приходилось слышать. Золото, драгоценности, собственная карета, новые покои, больше служанок – все это было понятно и привычно. Но библиотека? Женщина – в библиотеке? Да зачем ей это?
– Моя огневолосая красавица, объясни мне – для чего тебе библиотека? Туда заходят только ученые мужи, да и то не слишком часто.
– Ты ведь уходишь в поход, – понурилась Хюррем. – Это надолго, мне девушки сказали, что походы – это всегда долго. Ну вот… Мне ведь будет скучно. А я слышала, что у тебя лучшая библиотека в мире.
Польщенный, султан улыбнулся.
– А разве ты умеешь читать?
– Я научусь, – твердо сказала Хюррем. – Я уже научилась хорошо говорить на твоем языке и даже сочинять стихи. Научусь и читать. И писать тоже. Тогда я смогу сама писать тебе письма в военный лагерь, а не диктовать их какой-нибудь калфе! Знаешь как это стыдно, когда чужой человек записывает слова любви, предназначенные только для тебя. Нет-нет, я непременно выучусь писать.
– Что ж… – медленно и задумчиво проговорил Сулейман. – Я обещал выполнить любое твое желание. Значит, так тому и быть. Ты получишь разрешение пользоваться библиотекой. Ты сможешь ходить туда в любое время, когда тебе только захочется.
– О, Сулейман! – воскликнула Хюррем и бросилась в объятия султана.
Больше стражники у двери не слышали никакого смеха, лишь завистливо переглянулись, когда из султанских покоев донесся женский высокий крик, сменившийся сладким стоном.
* * *Ибрагим не любил женщин. Точнее – он удивлялся, что Аллах, в милости Своей сотворивший и небо, и землю, и все сущее вокруг, потратил свое драгоценное время на создание такого бесполезного существа, как женщина. Они только на то и годятся, чтобы с их помощью появлялись на свет новые люди. Мужчины.
Ибрагим считал, что Аллах создал женщин, чтобы испытывать прочность мужчин, достойны ли они называться людьми. Да-да, женщина – испытание, дарованное Аллахом, чтобы проверить лучших своих детей.
С ужасом и болью Ибрагим видел, что его лучший друг, смысл его жизни – султан Сулейман – не выдерживает испытания. Эта наложница… Да как же у Ибрагима не ослепли глаза, когда он выбирал эту дрянь для обслуживания султанских покоев! Как не отсохла рука, которой он указал на мерзкую девчонку! Лучше бы он остался калекой – слепым и безруким, чем привел бы ее из ташлыка. Подумать только – он сам, собственными руками подсунул Сулейману эту змею в человеческом облике! А ведь предупреждал его Селим-ага, что нужно гнать дрянь подальше от султана. Ибрагим только посмеялся над ним. Да что посмеялся! Он ведь сам решил, что подлая будет полезна, он открыл ей золотой путь, направил на хальвет…
И вот змея вползла в сердце и ужалила. И виновен в этом Ибрагим. Он сам погубил свою любовь, и некого винить более!
Молодой хранитель султанских покоев в раздражении отбросил перо, и чернила разбрызгались по листу толстой книги, в которой он писал.
Увидев кляксы, Ибрагим рассердился еще больше. Какая вопиющая небрежность! Эта книга была подарком султана, и Ибрагим считал ее залогом любви. Открывая ее, он оглаживал кончиками пальцев страницы, подобно тому, как женщины нежно касаются засушенных цветов, некогда подаренных им возлюбленными. Это был его дневник, не предназначенный для чужих глаз. Не имея возможности полного уединения в своих покоях, он уединялся на гладких страницах с помощью пера и чернил. И вот в его маленьком личном храме, куда не было доступа даже любимому, появилась грязь. И виновна в этом она, проклятая женщина, рыжеволосая ядовитая тварь!
Ибрагим хотел закрыть книгу, но она, взятая в руки, неожиданно распахнулась сама, словно обретя собственную жизнь.
О друг, о прекраснейший, сердце мое, душа моей души! Не произношу я имени твоего, но как стон вырывается оно из груди вместе с дыханием. И печаль моя, и тоска в этих звуках, меня обвиняя, к небесам улетают. О друг, слезы-предатели жгут мои щеки, выдавая глубоко сокрытые в душе мысли, что таятся в молчании и разрывают мое плененное сердце. Моя тоска по тебе подобна жгучей боли, что как рана терзает. Сколь же коротки для нашей страсти и сколь длинны для нашего мира были те ласы, лто дарил мне ты. Неужели их радость прекратится, оставив лишь горечь? Я не сожалею о своей душе, навеки тобою плененной, и не плачу я о горьком унижении, о друг!
Если бы хотел я разорвать те цепи, которыми ты навеки меня приковал, если бы расстался с тобой, сердце мое все равно в плену, оно полетит навстречу, чтобы с твоим жестоким сердцем навеки соединиться и стать одним целым. О друг, о мой возлюбленный, пусть тебе достанется радость, а мне страдания…
О, Аллах! Ведь когда-то эти слова Сулеймана назначались ему, Ибрагиму! И он бережно записал каждую буковку, чтобы не забыть ни единого мига счастья. Теперь ему представлялось, что все было давным-давно, а может, и не было вовсе, а лишь приснилось в блаженном сне жаркой летней ночью, когда листва на деревьях едва слышно нашептывает сладкие слова, сами собой складывающиеся в стихотворные строки. Но если это был всего лишь сон, то как бы ему хотелось никогда не просыпаться!
Ибрагим открыл резную шкатулку из драгоценного сандалового дерева – подарок богатого торговца из Манисы, осторожно достал небольшой серебряный футляр, украшенный тонким рисунком и мелкими рубинами. Камни, поймав в прозрачную алую глубину огонь свечей, вспыхнули кроваво, заиграли, отбрасывая розовые отблески, будто ожили. Из футляра Ибрагим извлек туго свернутый лист, распрямил его с великим бережением, как святыню, всмотрелся в мелкую, изысканную вязь.
