Сюзанна Энок - Грех и чувствительность
— Тогда просто будь этим человеком, — ответил Валентин после нескольких секунд молчания.
— Я и пытаюсь быть. Но, я не могу… не могу выяснить, как это сделать, не причинив боли и урона моей семье. Есть и другие люди, о чьих жизнях и репутации я должна помнить. Я люблю свою семью. Она всегда будет иметь для меня значение.
Валентин покачал головой.
— Если в первую очередь ты думаешь о том, что можешь сделать что-то неправильно, то тогда это не свобода, Элинор. Это страх.
— Но у меня есть о чем задуматься, помимо того, чтобы быть свободной. Я не мужчина, и я…
— Это я заметил.
— … и я не хочу, чтобы меня принудили к идее моего брата о правильном браке. Я хочу разработать собственную стратегию. Чтобы сделать это, есть правила, которым я должна следовать. Игнорировать их будет просто глупо.
— Тогда придерживайся их, — при виде недовольного выражения на ее лице, Деверилл подошел ближе. — Я думаю, что ты знаешь, чего хочешь, и знаю, что я не тот, кому ты должна подражать, если твоя забота — это сделать всех счастливыми. Я чертовски уверен, что ты не собираешься искать мужчину, за которого можешь выйти замуж, если настаиваешь на моей компании и руководстве. Я полагаю, что ты хочешь положительного мужчину. И я со всем авторитетом могу заявить, что в Лондоне есть положительные мужчины, которые — я уверен — будут счастливы заполучить тебя.
— Но я…
— Самый лучший способ действовать — это продолжать быть той, кто ты есть. Из того, что ты сказала мне, и что я сам видел, ты хочешь быть хорошей — хорошей сестрой, хорошим членом семьи Гриффин. У тебя нет намерения, отбросить свои обязательства, и ты не хочешь становиться грешницей. Мой лучший совет тебе, Элинор: иди домой и говори Мельбурну «нет» до тех пор, пока он не приведет домой того супруга, которого ты захочешь.
Проклятие. Она просто ненавидела то, что он был абсолютно прав. Снова. Слеза побежала по ее щеке прежде, чем она смогла смахнуть ее.
— У меня есть идеи по поводу того, что мне нужно, но в крепости Гриффинов мне никогда не реализовать их. Может, я не знаю точно, что я хочу или кого я хочу, — парировала она, ее голос дрожал, — но я не сдамся, пока не выясню это. Я не стану снова скучной и расставшейся с мечтами, пока не переживу по крайней мере одно большое приключение. Я не отступлю. Я не могу, Валентин.
К ее изумлению, маркиз наклонил голову в ее сторону.
— Приключение? — повторил он. — Какого рода приключение?
Девушка глубоко вдохнула, закрыв глаза, и представила, что она бы сделала, если бы могла все, все, что угодно, но только однажды.
— Что-то дикое и свободное, и совершенно безумное. Что-то неприличное, — Элинор снова открыла глаза. — А затем, думаю, я смогу найти мужа, который подойдет мне, и который, по меньшей мере, не разозлит Мельбурна.
Рот Деверилла изогнулся.
— Очень последовательно. Значит, ты настроена решительно.
— Да, это так. Что ты думаешь об этом, Валентин?
— То, что я думаю, может заполнить несколько томов, — ответил он. — Я попробую придумать подходящее неприличное приключение для тебя. Но я не сводник, так что тебе самой придется заняться той частью, которая касается мужа.
Отлично, теперь у нее было предложение помощи от него. Она сможет позже уговорить его на большее. Что имело значение в данный момент, так это то, что у нее появился союзник.
Под влиянием эмоций Элинор подошла к нему и обняла.
— Спасибо тебе.
Валентин взялся пальцами за ее подбородок, приподняв голову девушки вверх. Он медленно наклонился и коснулся губами ее губ, мягко, призывно, соблазнительно. Она перестала дышать. Словно электрический разряд пробежал по ее позвоночнику. Хотя они не двигались, Элинор могла бы поклясться, что ее ноги оторвались от земли. Не удивительно, что женщины практически падали к его ногам. Когда маркиз выпрямился, она обнаружила, что прижалась к его груди.
— Я предупреждал тебя, что не стоит благодарить меня заблаговременно, — прошептал он, ставя ее на ноги, а затем повернулся, чтобы продолжить прогулку.
Но Элинор уже была благодарна ему. Воспоминания о твердых, эгоистичных, неумелых губах Стивена Кобб-Хардинга, прижимающихся к ней, внезапно исчезли. У нее теперь было гораздо более приятное — и гораздо более тревожащее — воспоминание.
Глава 8
Сославшись на несуществующую встречу со своим портным, Валентин вернул Элинор задолго до назначенного срока в два часа. Как только его экипаж покинул подъездную дорожку Гриффин-Хауса, маркиз снова остановил упряжку.
— Уайли, поезжай домой, — приказал он, передавая поводья груму и спрыгивая на землю.
— Милорд? — осведомился грум, забравшись на высокое сиденье.
— Я собираюсь прогуляться.
— Да, милорд. — Прищелкнув языком, слуга покатил в экипаже дальше по улице.
Все пошло совершенно не так, как он планировал. С одной стороны, Валентин хотел убедить Элинор отказаться от ее плана восстания, или, по крайней мере, отказаться от роли её наставника. Но теперь он, кажется, крепко увяз посреди поля битвы клана Гриффинов. Он фактически предложил Нелл помочь найти что-то, что сможет удовлетворить ее тягу к приключениям. Он, маркиз Деверилл. Предложил. А затем все стало еще хуже.
Всё верно, вопрос Элинор о его отце ударил его, словно кулак в живот; Валентин думал, что у него остались только расплывчатые воспоминания о старом пугале, но, очевидно, он ошибался. За все первые восемнадцать лет его жизни не произошло ничего, что стоило бы вспоминать, но как только мысли об этом закрадывались в голову… По крайней мере, сегодня у него было что-то, позволяющее держать на расстоянии мысли о тех сумасшедших, невидящих зеленых глазах.
И это что-то было еще более тревожащим. Он поцеловал Элинор Гриффин.
— Ради Бога, Валентин, ты — идиот, — обругал он себя, игнорируя вопросительные взгляды со стороны прохожих. — И сумасшедший. И, ко всему прочему, дурак.
Нежные, девственные губы, её мягкий вздох — все это будет преследовать его сильнее, чем мысли о безумном, бушующем отце. Братья Элинор доверяют ему. Она доверяет ему. У нее доброе сердце и добродушный характер, от чего в обычных условиях он убегал бы со всех ног. Все это не имело никакого смысла.
А слушать, как она раскрывает причины, отчего и почему решила поискать свободу и мужа, который будет ее понимать, было почти так же тревожно. Предполагалось, что женщины служат призами или игрушками. Перед тем, как сойти с ума, его отец научил его, по крайней мере, этому, и демонстрировал свои взгляды при каждой возможности и с похвальной регулярностью. Все женщины, которых Валентин знал тогда и после, только подтвердили точку зрения старого маркиза. Тем не менее, эта женщина, кажется, имела собственные цели, в которые не входило забираться в постель к богатым и влиятельным. Как странно. И как возбуждающе.
