Маэстро - Венгерова Наталья
Она почти не разговаривала. Разумеется, поначалу это была рекомендация врачей, но потом переросло в отсутствие желания с кем-либо говорить. Писем из Милана не было, да она их и не ждала. Весь день Джузеппина либо работала в саду, который она могла приводить в порядок по восемь часов кряду и, надо сказать, добилась видимых успехов, либо рисовала, покачиваясь в кресле-качалке, эскизы диковинных животных и портреты никому не известных людей. Петь она перестала совсем, музицировать ей было не на чем. На ее вновь приобретшем здоровый румянец лице уже давно ничего, кроме апатии, не появлялось.
В домике Стреппони каждый день, похожий на предыдущий, был наполнен тишиной, покоем и отсутствием надежд. Вечером домочадцы собрались в крохотной гостиной у камина. Синьора Стреппони, уютно расположившись на кушетке, вязала. Джузеппина, завернувшись в лоскутное одеяло, рисовала. Саверио зачитывал дамам новости из приходившей раз в неделю газеты.
Газета, которую держал в руках Саверио сегодня, вышла через три дня после тайной встречи лидера партии сопротивления и одного из самых популярных композиторов Милана. Главные новости в ней были о Джузеппе Верди,
– …Финальный спектакль триумфального «Набукко» в этом сезоне посвящен Ее Светлости эрцгерцогине Австрийской Аделаиде… – размеренно читал Саверио вслух.
– Мама! Мама!!! – прервал его звонкий детский голосок.
В комнату с рисунком в руках и неописуемым энтузиазмом на лице вбежал Камилло. Он попытался сунуть матери под нос свой шедевр.
– Смотри! Новая картина замка готова!
Джузеппина отмахнулась от него, даже не взглянув на листок.
– Позже, мой дорогой. Сейчас иди играй, – произнесла она бесцветным голосом продолжая рисовать.
– Мама… – теряя надежду, проныл малыш.
– Позже, – в голосе Джузеппины звучало легкое раздражение, – Иди играй.
Сгорбившись под тяжестью обиды и разочарования, Камилло нехотя зашагал прочь. Синьора Стреппони бросила на Джузеппину неодобрительный взгляд.
– …Сегодня утром маэстро Верди объявил, – вздохнув, продолжил читать Саверио, – что его новое творение, «Ломбардцы в первом крестовом походе», в свою очередь, будет посвящено Марии-Луизе, герцогине Пармской.
– Теперь наш мятежный гений делает реверансы австрийским дамам, – с издевкой заметила синьора Стреппони.
– Единственный способ остаться в седле, – безучастно заметила Джузеппина, выводя углем на листе изгибы чьих-то старческих рук, – Хотя, держу пари, это не была идея маэстро.
Джузеппина Стреппони покинула Милан почти год назад и узнавала о жизни большого города только из газет, но дарованная Богом незаурядная проницательность все еще ее не подводила.
Через два часа после выхода газеты с новостями о посвящениях австрийским герцогиням Джузеппе Верди, упершись кулаками в стол и маниакально пошатываясь, нависал над импресарио Мерелли и яростно рычал:
– Вы не имели никакого права!!!
Мерелли с лицом, не выражавшим ничего, кроме спокойствия, сидел в своем кресле и курил трубку. Темистокле Солера наблюдал за сценой, присев на край подоконника.
– У меня не было выбора, – с легкой усталостью в голосе тихо ответил Мерелли.
– Кроме как вести дела от моего имени за моей спиной?! – возмущению Верди не было предела.
– Цензура должна была объявить о своем решении сегодня, – вкрадчиво произнес импресарио, – У меня просто не было времени отчитываться перед вами.
– Мы не знали, каким будет решение!
– Прошу вас… маэстро, – тон Мерелли становился все более унизительным.
– Я не хочу, чтобы мое искусство преклонялось перед австрийскими правительницами! – распалялся Джузеппе, – «Набукко»…
– «Набукко» рано или поздно надоест публике, – неожиданно перебил его Темистокле, – Ее бы тоже запретили, и ты либо остался бы сочинять дешевые мелодрамы, либо растворился в безвестности.
Верди гневно взглянул на Солеру, как на предателя.
– Теперь, – все так же холодно и спокойно подхватил импресарио, – две самые политически неоднозначные оперы современности формально не имеют ничего против правящего режима, так как посвящены эрцгерцогине и герцогине Пармской.
Сквозь негодование в сознание Верди начали пробиваться лучики понимания правоты оппонентов.
– Это блестящая идея, Джузеппе, как ни посмотри, – заметил Солера и пожал плечами.
– Я спас ваши оперы, мой друг, вместе со всем, что вам было предложено в случае успешной премьеры «Ломбардцев», – заключил Мерелли, – Позвольте себе проявить хоть немного благодарности.
Все еще в метаниях между раненым эго и уязвленной гордостью Верди вынужден был признать, что его собеседники правы. Идея действительно гениальная, а величественное будущее маэстро и его опер оказалось спасено. Правда, симпатии в отношения композитора и импресарио произошедший инцидент не прибавил.
Поставленная в не совсем удобное положение цензура, чтобы отыграть хоть какое-то количество очков, настояла на замене слов «Ave Maria» на «Salve Maria» в молитве I акта и разрешила постановку оперы.
Не прошло и нескольких дней, как на стене у главного входа в Ла Скала уже красовалась афиша:
«Премьера сезона. 11 февраля 1843 года. "Ломбардцы в первом крестовом походе", опера Джузеппе Верди».
В день начала продажи билетов под тусклыми утренними лучами у еще не открытой кассы люди толпились в огромной очереди. Горожане стояли с пяти утра. Стоит ли говорить, что раскуплены эти билеты были практически моментально. А в день долгожданного спектакля зрители начали собираться у театра с трех часов дня.
За несколько минут до начала представления Джузеппе прохаживался за кулисами под шум наполняющегося зрительного зала и звуки оркестровой настройки. Си бемоль фальшивила в одном из кларнетов, малая флейта опять звучала меццо-форте вместо меццо-пиано. «Этого флейтиста стоило уволить еще на первой неделе репетиций», – подумал Джузеппе и вздохнул.
Ему вдруг неожиданно пришла в голову мысль, что зритель все равно не заметит столь мелких погрешностей, и маэстро это на удивление устроило. Он прислушался к себе. Нет, действительно, всегда бурливший в нем жаркий перфекционизм уступил место нежеланию делать ненужных никому усилий. Казалось бы, Джузеппе должен был ощутить от этой перемены некоторое облегчение, но чувствовалась только грусть. Как в юности, когда вдруг понимаешь, что детские забавы, игры и книги, которые раньше наполняли все внутри трепетом и восхищением, больше не даруют никаких переживаний. Джузеппе с горечью хохотнул.
Когда крестоносцы воспевали красоту Святой земли, переполненный зал благоговейно ловил каждый звук, доносившийся со сцены. Некоторые дамы плакали. Лица мужчин наполнялись вдохновением. Верди смотрел на зал с композиторского кресла. Он напряженно ждал окончания спектакля и реакции публики, но ничего, кроме холодной, несколько нетерпеливой уверенности в нем не было. Сомневающийся в себе юноша навсегда исчез из его черт.
Как пророчила Кларина Маффеи, «Ломбардцы» были приняты манифестом гражданской миссии итальянской оперы и заслужили овации стоя. Триумф был не меньший, чем у «Набукко». Верди вышел на сцену под дождем из цветов. Он смотрел на ряды кричавших, рукоплескавших в экзальтации людей, и что-то злое мелькало в его победной улыбке. Это была улыбка завоевателя, наблюдающего за сдачей крепости в руки своей армии.
Джузеппе Верди пустил еще один крепкий корень на вершине музыкального Олимпа. Теперь в афише сезона Ла Скала рядом с его именем красовались названия двух самых популярных опер города. Маэстро не просто упрочил звание первого композитора Италии, он стал кумиром и идейным вдохновителем всего народа.
Мадзини свое обещание сдержал. Февральский мороз сменился промозглыми мартовскими дождями, и через месяц после премьеры «Ломбардцев» Джузеппе получил письмо из венецианского оперного театра Ла Фениче с более чем щедрым предложением. После чего с разницей в пару дней пришли не менее многообещающие приглашения от Римского оперного театра, неаполитанского Сан-Карло и флорентийского Пергола.
