Виктория Холт - Обольститель
Из прошлого всплыла Ханна; она смотрела на него скорбными, полными упрека глазами. Но Ханна никогда не упрекала его. Она слишком сильно его любила. Да, она страдала. Обвиняла себя. Она говорила, что он был еще ребенком, когда впервые увидел ее сидящей у окна в текстильной лавке ее дяди. Безумства молодости! Однако в то время они казались неизбежными. Но он жил вполне благопристойно с Ханной... насколько может быть благопристойным неузаконенный союз. А затем ради нее и своей совести он совершил поступок, который мучил его всю жизнь. Брачная церемония... конечно, ненастоящая... и все же...
Это были опасные раздумья; они могли пробудить в его голове голоса еще более неприятные, чем те, что говорили о мятежных колонистах, коварстве мистера Фокса, просьбах лорда Норта об отставке.
Он направил свои мысли в сторону Норта — эта тема была самой безопасной. Георг Третий всегда любил его; они вместе резвились в детской, играли в спектаклях — отец Георга, принц Уэльский Фредерик, обожал любительские постановки. Георг и Норт были так похожи, что однажды его отец заметил отцу Норта, что одна из их жен, верно, обманула их, и он либо лорд Норт является отцом обоих мальчиков. Теперь, конечно, это сходство ослабло — во всяком случае, Георг надеялся, что это так; Норт стал таким полным, каким мог стать и король, если бы не физические упражнения и диета; Норт обладал выпученными близорукими глазами, которыми, он, казалось, не мог управлять — они постоянно находились в движении; у него был маленький нос; язык казался слишком длинным для такого крошечного рта. Он произносил слова весьма невнятно и при этом брызгал слюной. Его внешность была почти смешной, однако он был симпатичным человеком. С Георгом его связывала давняя дружба. Бедный Норт, отличаясь экстравагантностью, никогда не умел жить по средствам. Конечно, должность премьер-министра требовала больших расходов, и королю время от времени приходилось вызволять его из финансовых затруднений. С другой стороны, когда королю требовались деньги, Норт охотно приходил ему на помощь и заставлял казначейство предоставлять их. Та досадная история с Гросвенорами... Тринадцать тысяч фунтов за письма Камберленда... А теперь он наслаждается другой особой — с длинными ресницами. Мистер Фокс, боровшийся против принятия Брачного Королевского кодекса; Ханна и Сара; Элизабет Пемброук, ныне находившаяся при дворе; теперь король поглядывал в ее сторону; американские колонии; болезненный малыш Октавий; принц Уэльский. Все эти темы крутились в голове короля, как звери, запертые в клетке.
— Осторожно,— произнес вслух король,— а, как?
Но как он мог остановить свои мысли?
Они перескочили на мятеж, вспыхнувший в Шотландии и продолжавшийся целый год. Протест против указа, легализующего католицизм; он одобрил этот документ в прошлом году. Он сделал это охотно; он считал, что люди имеют право исповедовать любую веру по желанию — лишь бы они оставались религиозными; его раздражали атеисты и агностики — кажется, так они себя называют. Люди должны ходить в церковь, следовать заповедям; выбор между «высокой» и «нижней» церквами... это вопрос совести каждого человека. Однако в Шотландии это не понравилось «нижней» церкви. «Никакого католицизма»,— закричали ее приверженцы. Смутьяны. В основном простолюдины. Серьезные, образованные люди обсуждали различия. Они не жгли чужие дома из-за того, что их обитатели иначе относятся к некоторым вопросам. Еще с молодости он был сторонником веротерпимости. Спокойно относился к различным сектам. Например, к квакерам. Он снова вспомнил о Ханне.
Нет, нет, уходи прочь, Ханна. Я не должен думать о тебе... не смею, а, как?
— Господи, только бы мятеж не распространился за границу,— сказал он.
Пора вставать. Да, комната согрелась... во всяком случае стала теплей. Он мог заняться просмотром государственных бумаг, а затем отправиться в покои королевы и позавтракать с ней.
Придя туда, он застал королеву сидящей за столом с мадам фон Швелленбург. Король недолюбливал эту женщину. Он помнил, как его мать, когда она еще была жива, пыталась устранить немку, потому что чувствовала, что ее влияние на королеву слишком велико; но Шарлотта проявила удивительное упорство и отказалась расстаться с мадам фон Швелленбург. Дело было не в том, что Шарлотта нуждалась в ней; просто королева отстаивала свое право самой выбирать своих слуг. Король тогда решил, что Шарлотта может вмешиваться в хозяйственные дела, но не политические. Нет, сказал Георг. Я видел, какой хаос может создать женщина в политике. Посмотрите на покойного короля Франции, позволявшего женщинам управлять им. Мадам де Помпадур. Мадам дю Барри. В каком положении оказалась страна! «Незавидном,— пробормотал король.— Незавидном. Я бы не хотел, чтобы такое случилось с моей страной. Женщины губят страну. Они никогда не будут водить меня за нос».
Шарлотта отпустила Швелленбург. Нахальная немка вполне могла остаться, если бы королева этого не сделала.
— Ваше Величество выглядит немного усталым,— сочувственно сказала королева.
— А? Как? Ночь прошла неважно.
— Вы о чем-то беспокоились?
Он не ответил на этот вопрос. Ей не удастся таким образом выведать у него что-то о государственных делах.
— Вашему Величеству не следует ограничиваться чашкой чая.
— Я хочу только чашку чая.
— Но...
— Только чашку чая,— повторил он.— Люди слишком много едят. Они толстеют. Вся наша семья имеет склонность к полноте. Молодой Георг слишком полный, а, как?
Нежность озарила некрасивое лицо Шарлотты.
— О, я бы так не сказала. Он хорошо сложен. Он так красив и высок, что некоторый избыток веса не лишает его изящества.
— Невозможно сохранить изящество при избытке веса,— заявил король.— Я должен убедиться в том, что он не ест мяса с жиром. Клянусь, он поглощает пирог вместе с кремом, несмотря на мой запрет.
— Георгу уже почти восемнадцать...— робко заметила королева.
— Еще нет. Еще нет. Он — несовершеннолетний. Ему придется об этом помнить, а, как?
— Ну конечно, конечно,— поспешила согласиться королева.
— Похоже, он угомонился, а? Меньше гоняется за фрейлинами? Никто не пожелал занять место Хэрриот Вернон, а?
— Швелленбург сказала мне, что он очень подружился с Мэри Гамильтон, но я установила, что это была очень хорошая дружба. Мэри — порядочная девушка, он относился к ней, как к сестре.
— У него есть сестры... целых пять. Зачем ему еще одна?
— Это была нежная дружба, и только. Мэри Гамильтон — приближенная наших дочерей. Он увидел ее, когда навещал их. Благодаря этой дружбе он часто наведывался к сестрам; я уверена, Ваше Величество согласится, что это хорошо.
