Эмилия Остен - Любовь и предрассудки
Луиза гордо вскинула голову и презрительно ответила:
– Я не исключала эту возможность. И даже, как вы могли бы заметить, начала совершать кое-какие приготовления…
– Не шутите, прошу вас, – взмолился Арнольд. – Я спрашиваю серьезно. Вы кажетесь разумной девушкой, способной выслушать и понять. Но если сейчас я услышу хоть одно слово о невозможности отмены помолвки…
– Успокойтесь. От меня, – Луиза подчеркнула это «от меня» так холодно, как только была способна, – вы подобных слов не услышите. Мы ничегошеньки еще даже гостям не сказали. Нас с вами совершенно ничего не связывает.
– Хорошо, – проговорил Арнольд. Но при этом он не выглядел ни обрадованным, ни успокоенным. Перед Луизой сидел человек, не желавший делиться какими-то болезненными воспоминаниями, но вынужденный сделать это. – Тогда я расскажу вам одну историю, и вы поймете, что…
– Да прекратите же тянуть время! Рассказывайте поскорей, мне надо приступать к поискам Бланш.
* * *Отношения между лордом Джеймсом Бернсом и его младшим братом Джоном были натянутыми всегда, сколько себя помнил Арнольд. Суровый и властный, отец юноши подавлял не только свою нежную и робкую супругу, но и всех, кто хоть самую малость уступал ему силой характера. Джон Бернс, дядюшка Арнольда, являл собой совершенную противоположность Джеймсу; это был полный, добродушный весельчак, любитель азартных игр. Увлечение ими регулярно проделывало дыру в его кармане, что ему приходилось тщательно скрывать от брата.
О пристрастии мистера Бернса знал только узкий круг друзей, да как-то раз случайно проведал Арнольд, наткнувшийся на дядюшку в одном из закрытых лондонских клубов. Впрочем, конечно, он не выдал дядю суровому главе семейства. Тот неустанно блюл честь и традиции фамилии Бернс, и нареканий к младшему брату у него и так имелось предостаточно.
Ради этих самых традиций Джон Бернс в свое время оказался вынужден занять пост попечителя девичьего пансиона имени Святой Маргерит под Эдинбургом – милях в шестидесяти от старинного замка Бернсов. Пост вроде бы почетный – и в то же время позволявший Джону не маячить постоянно перед глазами старшего брата. Система майората,[3] изрядно раздражавшая сэра Джеймса, была изначально призвана не дробить фамильные владения, но создавала неловкую ситуацию в семьях, где младшие братья не выбирали, по тем или иным причинам, стезю духовной или военной службы и вынуждали тем самым главу семьи оставлять их на своем попечении. А содержать Джона, не желавшего стеснять себя суровыми пасторскими буднями и не видевшего ничего привлекательного в блестящем офицерском бытии, было довольно накладно, даже без учета постоянных карточных долгов. Добродушие и легкость характера сочетались в нем с поразительной расточительностью, и место попечителя пансиона должно было в том числе изредка заштопывать дыру в регулярно опустевавшем кармане мистера Бернса-младшего.
Оставшись без общества любимого дядюшки, совершенно переставшего появляться в замке, Арнольд вскоре заскучал и не преминул при первой же возможности нанести ему визит в его почетной ссылке. Разумеется, втайне от родителя. Однако, впервые оказавшись в пансионе Святой Маргерит, двадцатилетний юноша тут же практически утратил интерес к обществу любимого родственника: девушки-ученицы, которых довольно мягкие правила пансиона не заковывали в мрачную форму, как это нередко бывало в королевстве, оказались прехорошенькими созданиями. Конечно, встречаться с ними официально позволялось лишь родственникам, однако дядюшка Бернс (а вслед за ним и весь персонал) сквозь пальцы смотрел на несанкционированное общение племянника со своими подопечными, искренне считая, что от того не случится большой беды. В ответ Арнольд периодически ссужал дядюшку деньгами, которые тот немедленно спускал за карточным столом в ближайший свой визит в Эдинбург.
Так продолжалось довольно долго. Юноша нежно и уважительно ухаживал за девицами-пансионерками, не отдавая ни одной из них явного предпочтения, сопровождал их в благотворительные поездки по окрестностям, гулял с ними в огромном запущенном саду пансиона, и все они казались ему одинаково милыми и очаровательными воздушными созданиями, чьи головы были забиты страшной кашей из обрывков школьных знаний, модных сентиментальных романов и наивных представлений о будущем замужестве. И вдруг однажды… Как-то незаметно появилась она среди пансионерок, или просто он не замечал ее прежде?
Огромные синие глаза в обрамлении неправдоподобно густых ресниц, тяжелые косы цвета воронова крыла, нежная, словно пух, кожа, тонкий стан… Нет, она не была самой красивой или изысканнее прочих одетой, но в ее ярких глазах светился совсем не девичий ум, а в речах слышалась рассудительность, не свойственная ее шестнадцати годам, мешавшаяся временами с совсем еще детским озорством. Бланш Вернелли, наполовину итальянка, наполовину шотландка, быстро и необратимо вытеснила из головы и сердца Арнольда всех своих подруг, и если прежде визиты юноши к дяде были внезапными и нерегулярными, то отныне он стал проводить у Святой Маргерит все свое время.
Вскоре Арнольд заметил, что и Бланш посматривает в его сторону с интересом, и однажды на очередном благотворительном вечере решился назначить ей свидание.
В дальнем глухом уголке огромного парка, окружавшего здание пансиона, была маленькая беседка, вся увитая плющом, – обычное место, где ученицы встречались со своими воздыхателями. Бланш, ни минуты не раздумывая, согласилась прийти. Что этой девушке свойственно быстро принимать самые серьезные решения, Арнольду довелось узнать уже гораздо позже. Их первая встреча наедине оказалась далеко не последней, и юноша впервые в жизни совершенно потерял голову. Уже на третьем свидании он, не колеблясь, сделал Бланш предложение – и даже ее попытки воззвать к голосу рассудка и напомнить, что его старинная знатная семья не потерпит подобного мезальянса, разбивались о непреклонное намерение Арнольда при первой же возможности навсегда соединиться с любимой. Тем более что он видел и был совершенно уверен, что не только любимой, но и любящей.
Они встречались так часто, как только могли, однако Бланш, опасаясь бесплодных надежд и последующих разочарований, очень скупо рассказывала о своей семье и друзьях, как правило, не называя имен – именно поэтому впоследствии, познакомившись с мисс Луизой Грэммхерст, юноша не заподозрил вообще ничего… Однако принимала Бланш почтительные ухаживания Арнольда, как и его страстные признания, с благодарностью и нежностью.
Лишь в тот холодный июньский день, когда девушка узнала о смерти матери, броня ее самообладания рухнула – и она, увидев любимого, кинулась к нему и разрыдалась на его плече. Это было одно из последних свиданий: вскоре отец Бланш, едва дождавшись окончания занятий в пансионе, увез Бланш на континент, в Италию. Арнольд ничего не мог поделать: двадцать один год, когда он мог бы жениться и без родительского благословения, ему исполнялся примерно через две недели после отъезда любимой.
