Данелла Хармон - Сущий дьявол
— А-а, Морнингхолл, — загадочно улыбнулся мужчина, — он, кажется, с некоторых пор всецело занят своими собственными проблемами.
— Да, это так, — снова включился в разговор Питер, бросив быстрый взгляд на главного в их сообществе.
— Бедняга Морнингхолл, — с напускным сочувствием проговорил Коннор и даже театрально вздохнул. — Такая печальная судьба! Но ты прав, нам он нужен на борту этой тюрьмы. Без него Черный Волк окажется беспомощен.
— Да, конечно. — Главный остался серьезен. — Сегодня ночью побег отменяется, джентльмены. Завтра будут более благоприятные условия. Поскольку завтра день отдохновения, я надеюсь, что ты, Питер, устроишь нечто вроде вечерней службы.
Капеллан взял со стола свою кружку, его глаза озорно блеснули.
— Эдакое ночное бдение при свечах за упокой новопреставленных заключенных, так?
— Вот-вот. И это не вызовет подозрений. Если хочешь, можешь включить и караульного, который был застрелен сегодня.
— Хорошая идея. Его друзья захотят поприсутствовать на панихиде. И чем больше их придет туда, тем слабее окажется охрана.
Коннор смотрел на собеседников поверх своей кружки.
— Конечно же, Морнингхоллу придется их отпустить на службу.
— Он отпустит, — сказал главный.
— Стало быть, завтра?
В дверь негромко постучали.
— Да! — откликнулся Коннор.
На пороге стояла Орла — она была хороша, с рассыпанными по плечам черными волосами и раскрасневшимися от ветра щеками. Закрыв за собой дверь, она повернулась — и замерла.
Раздался шум. Все взоры обратились на смущенного Питера: неловко уронив кружку, он не отрываясь смотрел на миловидную женщину.
Коннор многозначительно ухмыльнулся:
— Орла?..
Его заместительница оторвала взгляд от статного капеллана, который рассыпался в извинениях, и, тоже смутившись, принялась вытирать разлитый эль.
— Должно быть, тебе интересно будет узнать, — обратилась она к капитану, что Дженкинз обнаружил на севере судно, примерно в миле отсюда. Похоже, что это фрегат.
— Спасибо, Орла. Вероятно, наши друзья пожелают сойти на берег.
Орла украдкой посмотрела на сконфуженного капеллана, кивнула всем присутствующим и вышла.
— Ты что-то сказал, Питер? — проговорил главный, улыбаясь при виде того, как капеллан, поставив кружку на стол, тут же снова смахнул ее рукавом.
— Проклятие! О Боже милосердный! Какое невезение!
Друзья обменялись изумленными взглядами, после чего главный поднялся, и каюта сразу уменьшилась. Он потянул за собой капеллана. Лицо у Питера было пунцовым, он нервно разводил руками.
— Я очень сожалею, Коннор, — пробормотал Питер, убирая волосы с внезапно повлажневшего лба. — Я тут такую грязь развел…
Коннор махнул рукой, с трудом сдерживая смех.
— Пустяки, Питер. — Он подмигнул. — Отправляйтесь сейчас, а завтра мы с Орлой снова увидим вас обоих.
Капеллан попытался возразить, но спутник уже тянул Питера к двери.
— Итак, до завтра, Меррик. — Уже взявшись за ручку двери, он со слабой улыбкой добавил: — А пока проявляй особую бдительность.
Американец вопросительно посмотрел на главного.
— Ходят слухи, что жена адмирала Фальконера полна решимости вернуть свою шхуну, — пояснил он. И, весело блеснув глазами, закончил: — У твоей сестры грозная репутация, Коннор.
— Плевать, — отмахнулся Коннор. Дверь за гостями захлопнулась.
— Гвин, ты сегодня на удивление молчалива весь день, — сказала Рианнон, сидя на стуле в саду с открытым романом на коленях. — Вообще ты сама не своя после того, как вернулась вчера с плавучей тюрьмы. Это все Морнингхолл, да?
Неестественно тихая Гвинет, сидя на корточках, полола сорняки на газоне. Она еще ниже наклонила голову, и соломенная шляпка загородила ее лицо от испытующего взгляда Рианнон.
— Я не хочу об этом говорить.
Рианнон сбросила туфельку и погладила босыми пальцами теплую от солнца шерстку устроившегося возле ее ног Матти. Пес потянулся и заскулил от удовольствия.
— Ты не должна так уж сердиться, если он даже и решился украсть поцелуй. Ведь это так романтично, разве не так? И потом, если его светлость узнает, что ты так из-за этого расстроена, он наверняка сочтет это своей великой победой.
Сорняки, дерзнувшие разрастись среди цветов, не имели ни малейшего шанса выстоять против Гвинет, которой внезапно овладел страшный гнев.
— Вероятно, его светлость одержал победу, — признала она, пряча от сестры вспыхнувшее лицо и с удвоенной силой набросившись на сорняки, — но эта победа померкнет, когда он столкнется с последствиями моей самой первой атаки.
— Ну да, петиция, — понятливо сказала Рианнон, зная о подписях, которые поставили утром члены Женского комитета по проверке положения заключенных, после того как Гвинет созвала их и рассказала о том, что она видела в плавучей тюрьме.
— Конечно, Морнингхолл может игнорировать мой призыв проявить сочувствие к заключенным, но он никак не сможет оставить без внимания обращение нескольких сотен людей.
— А какие еще действия ты намерена предпринять, Гвин? Сорнякам пришлось совсем худо.
— Я направила еще одно письмо Ригарду в транспортное управление, а с завтрашнего дня начну проверку счетов и накладных тех подрядчиков, которые поставляют продукты и одежду заключенным. Тут у меня есть большие подозрения. Они наверняка кладут деньги себе в карман, наживаясь на заключенных.
— А Морнингхолл?
— И с Морнингхоллом будем разбираться.
— Он, похоже, человек с трудным характером, Гвин. И если он настолько недружелюбно настроен…
— Мне плевать на его настрой и чувства. Дело не в них.
— Право же, Гвин, сколько гнева против одного человека! И все из-за какого-то банального поцелуя!
Гвинет по-прежнему не поднимала голову, используя поля шляпки как щит для обороны от взгляда Рианнон. Знала бы Рианнон, что дело отнюдь не ограничилось «банальным поцелуем». Естественно, у нее не было ни малейшего желания рассказывать младшей сестре, что произошло на самом деле. Какой пример она ей подаст?
Ведь Рианнон было всего лишь семнадцать лет.
Гвинет всегда считала себя почти матерью для своих сестер. Конечно же, она не расскажет правды Рианнон. Она даже самой себе не хотела признаться в том, что впервые в жизни недооценила соперника, что на сей раз она оказалась в проигрыше. Маркиз Морнингхолл был не какой-нибудь трусоватый шахтовладелец, не коррумпированный министр, не опекун сиротского приюта, которого несложно напугать. Это был сильный, умный и чрезвычайно опасный человек, и при одном воспоминании о том, что он сделал с ней и до какого уровня ее низвел, у нее начинали полыхать щеки. Ей противна была даже мысль о том, чтобы снова увидеть этого грубияна после всего случившегося.
