Барбара Картленд - Сердцу не прикажешь
— Вы думали, что мы потерялись? — шутливо спросил ее Малколм.
К его недоумению, она ничего не ответила, а быстро спустилась к такси, чтобы помочь Флоренс выйти, пока Малколм расплачивался с шофером. Он вдруг случайно услышал, как Флоренс сказала, видимо, отвечая на вопрос Нанны:
— Конечно, все в порядке. Ради Бога, перестань волноваться.
Тон, которым это было сказано, настолько удивил Малколма, что он с полминуты бессмысленно разглядывал высыпанные на ладонь монеты, пока наконец сообразил, сколько должен заплатить водителю такси.
Даже потом, медленно войдя в дом и запирая за собой парадную дверь, он не мог найти разумного объяснения тому раздражению, которое прозвучало в голосе Флоренс, а также непонятному беспокойству Нанны.
Сто раз он повторял себе, что это естественное беспокойство няньки, до сих пор не верящей, что опекаемое ею дитя уже выросло.
И все же где-то в глубине сознания оставалась мысль, что он что-то упустил, чего-то не знает и поэтому не может понять того, что происходит.
Он решил тут же спросить у Флоренс, что все это значит, но, когда представилась возможность; он засомневался, не покажутся ли Флоренс его расспросы нелепыми. Он не ошибся. Флоренс именно так восприняла его слова.
— Конечно, Нанна излишне беспокоится. Но, в конце концов, она привыкла оберегать меня.
— И тебя это не раздражает? — спросил Малколм. — Постоянное беспокойство, что ты придешь домой поздно? Почему она ждет нас каждый вечер?
— Откуда ты знаешь, что она нас ждет? — спросила вдруг Флоренс и внимательно посмотрела на мужа большими темными глазами.
Малколм понял, что она тоже знает о ночных бдениях своей няньки.
Он прекратил дальнейшие расспросы и постарался успокоить свою совесть, став еще более любезным с Нанной, на что, впрочем, она не обратила никакого внимания.
А потом Малколм по делам службы должен был отправиться на несколько дней в Берлин.
Ему не хотелось расставаться с Флоренс. Она же до последней минуты не отпускала его, умоляя не уезжать.
Он тоже был огорчен этой разлукой, хотя успокаивал себя тем, что лишь первое расставание кажется мучительным, а со временем и он, и Флоренс привыкнут к ним.
— Это всего лишь на неделю, дорогая, — успокаивал он ее.
Но Флоренс, спрятав лицо у него на груди, никак не могла успокоиться. С болью в сердце, чувствуя свою вину, смотрел он на маленькую ее фигурку на платформе вокзала Виктория и долго прощально махал рукой.
Малколм рассчитывал, что они полетят самолетом, но тот, кого он сопровождал, категорически воспротивился этому, и они отправились в Европу самым длинным и скучным путем.
О ночной жизни Берлина в те времена рассказывали много чудес, но Малколм был так занят, что не смог отвлекаться ни на что другое. Он дважды звонил в Лондон, но лишь один раз смог поговорить с Флоренс. Второй раз подошла Нанна и сообщила, что Флоренс нет дома. Было всего лишь половина десятого утра, и Малколма обескуражил такой ответ.
— Я старался не звонить по утрам, чтобы не будить ее, — объяснил он. — Куда же она могла уйти так рано?
— Только на этот час, сэр, ей удалось записаться на педикюр, — пояснила Нанна. — Она только что ушла и будет страшно расстроена, что не смогла поговорить с вами.
— Что ж, передайте ей, что я люблю ее и постараюсь позвонить еще раз вечером, если мне это удастся, но я в этом не уверен, — сказал Малколм.
— На вашем месте, сэр, я бы не стала тратить так много денег, — строго заметила Нанна.
Малколм рассмеялся.
— Вы правы, Нанна, — согласился он. — Это чертовски дорогое удовольствие, уверяю вас. Передайте ей привет.
Было уже под вечер, когда он наконец вернулся на Джон-стрит, № 102, и своим ключом открыл входную дверь. Однако Нанна тут же спустилась в холл.
— Где Флоренс? — спросил он, радуясь, как школьник, что снова дома и сейчас увидит Флоренс.
— В гостиной, сэр, — ответила Нанна, — Она немного устала.
— Устала? — удивился Малколм. — От чего, что она делала? Или ее что-то расстроило?
— Я думаю, это погода. Она просто немного устала, сэр. Я бы не стала ее беспокоить на вашем месте.
Малколм с трудом дослушал до конца объяснения Нанны и, перепрыгивая через три ступеньки, взбежал по лестнице в гостиную.
— Дорогая, ты нездорова? — встревоженно спросил он. — Что с тобой?
Он торопливо пересек гостиную и, подойдя к софе, где лежала Флоренс, нежно обнял ее и поцеловал.
Ее губы были сухими и горячими, а лицо горело как в лихорадке. Он заметил, что впервые она так сильно злоупотребила духами.
— Что с тобой, моя радость? — заботливо спросил он, вглядываясь в нее.
Свет ламп в гостиной был притушен, и он не мог достаточно хорошо разглядеть лицо жены.
— Я просто устала, — ответила Флоренс. — Мне кажется, я простудилась.
Голос ее был глухим и хриплым, и она совсем не была похожа на прежнюю Флоренс. Малколма это обеспокоило.
— Надо немедленно послать за врачом, — разволновался он. — Мы не можем позволить тебе разболеться, дорогая.
— Это пустяк, — ответила Флоренс. — Нанна знает, как мне помочь.
Но это не успокоило Малколма. Он отправился на поиски Нанны и тут же нашел ее на лестнице, недалеко от дверей в гостиную.
— По-моему, надо вызвать врача, — сказал он.
— Не стоит, сэр, — ответила Нанна. — В этом нет надобности. Уверяю вас, если бы это было нужно, я бы сказала вам. У нее еще с детства бывали такие недомогания простудного характера, когда она уставала.
— Хорошо, если вы так уверены, — ответил Малколм, немного успокоенный ее тоном.
— Абсолютно, сэр, — подтвердила Нанна. — Нет необходимости приглашать доктора, уверяю вас.
Они молча поужинали, но позднее, в постели, Флоренс неожиданно расплакалась.
Она плакала, не переставая, на его плече, и никакие уговоры Малколма успокоиться и рассказать, что с ней, не заставили ее говорить. Это серьезно обеспокоило его, но он слишком устал и, несмотря на искреннюю тревогу, заснул так глубоко, что проспал до утра.
На следующий день Флоренс, казалось, стало лучше, а еще через день она снова была прежней, веселой и жизнерадостной. Малколму оставалось лишь в очередной раз признать правоту разумных суждений Нанны.
Два месяца спустя он получил приглашение от своего дяди из Йоркшира навестить его и поохотиться в его поместье. Дядя писал: «Я сожалею, что не могу пригласить тебя вместе с женой, ибо это будет холостяцкое сборище. Однако я надеюсь познакомиться с нею в следующем месяце, когда вернусь в Лондон».
— Ты не возражаешь, дорогая, если я приму приглашение? — спросил Малколм у жены. — Для меня немаловажно поддерживать родственные отношения со стариком. Он всегда был добр ко мне. И к тому же он единственный брат моего отца и глава нашего рода.
