Евгения Марлитт - Прихоти любви
– Не хочешь ли ты сказать…
– Что я останусь с Иоахимом? Непременно. Разве ему теперь не вдвое больше нужны любовь и преданность сестры?
Клодина крепче прижалась к брату и нежно взглянула на него. Лицо дамы снова покраснело. Она быстро нагнулась к маленькой Эльзе и хотела погладить ее по щеке, но девочка, сурово и недоверчиво взглянув на нее, недружелюбно оттолкнула ласку.
Герольд не мог удержаться от восклицания:
– Оставьте ребенка!
– Я привыкла к тому, что дети меня не любят, – сказала дама с принужденным резким смехом. – Я хотела сказать, – обратилась она снова к Клодине, – что это тебе будет дорого стоить: достаточно взглянуть на твои руки и светскую элегантность. Много красивых туалетов испортишь ты, прежде чем научишься в простом фартуке готовить у плиты порядочный суп, то есть… – опять поправилась она, боязливо взглянув на опущенные глаза прекрасной фрейлины, – извини меня, я не хотела обидеть тебя, хочу только предложить на первое время одну из моих служанок, прислуга у меня хорошо обучена.
– Это всем известно. Ваша слава хорошей хозяйки далеко распространилась за пределы ваших владений, – сказал Иоахим Герольд не без иронии. – Но мы должны поблагодарить вас. Вы сами поймете, что мы не можем иметь прислугу. Как бы ни исполняла моя сестра предстоящие ей тяжелые обязанности, я буду бесконечно благодарен ей. Она мой добрый ангел и будет им оставаться, даже если и не сумеет приготовить сносный суп.
Движением, полным благородства, он поклонился и вместе с сестрой сошел с лестницы; дама молча последовала за ними, потому что экипаж ждал ее у ворот дома. Тем временем Фридрих, старый кучер, снес сундук и теперь проходил мимо с корзиной, в которой лежали игрушки. Эльза озабоченно посмотрела на фарфоровую посуду, вытянулась, чтобы убедиться, все ли в порядке, и увидела, что одна из ее любимых кукол готова была выпасть. Беата быстро подхватила ее.
– Не трогай мою Лину своими большими руками! – закричала малышка и схватила даму за платье.
– Ах, бедное создание, ты и его хочешь приучить к придворной дрессировке, – засмеялась Беата, когда Клодина испуганно закрыла рукой рот девочки. – Почему нельзя сказать правду? Мои руки действительно велики, комплименты их не уменьшат, их неспособность ко всему изящному тоже сразу видна. Ребенок протестует, как делали это все наши пансионские подруги, я это помню, Клодина. Люди не доверяют мне.
Она неловко сошла с лестницы и позвала свой экипаж. Беата была красиво сложена, но неизящные, угловатые движения, загорелое лицо и гладко причесанные волосы лишали ее женственности.
Фон Герольд, выйдя за ворота, испуганно вздрогнул и с удовольствием снова спрятался бы в самый темный угол. Он ненавидел суету, а здесь, на открытой площадке перед домом, была почти ярмарочная сутолока. Там плюшевую мебель из его гостиной ставили в фургон, тут женщины вытаскивали пуховики; кухонная посуда звенела при укладке. Цены передавались от одного к другому со смехом или бранью, смотря по величине уплаченной суммы.
К счастью, экипаж, в котором приехала Клодина, стоял недалеко от ворот. Они поспешно сели, Фридрих поставил корзину с игрушками на переднее место и захлопнул в последний раз дверцы.
Экипаж быстро покатился мимо дома, над которым сияло голубое майское солнце, мимо опустелых конюшен и стойл, мимо расцветающих клумб и светлых фонтанов, мимо сада, окутанного белым облаком яблоневого цвета. Впереди тянулась прямая шоссейная дорога. По обеим сторонам ее лежали поля и луга, а вдали надвигалась тень леса. Налево поворачивала другая дорога, по которой покатился элегантный экипаж фрейлейн Беаты.
– Еще эта особа должна была огорчить тебя, – сказал Герольд сестре, недружелюбно глядя на удаляющийся экипаж.
– Она не обидела меня, Иоахим. Я ее хорошо знаю и не имею против нее предубеждения, подобно многим, – возразила Клодина. Она держала маленькую Эльзу на коленях и прятала лицо в белокурых локонах девочки, чтобы не видеть покидаемых мест. – Резкость Беаты объясняется ее застенчивостью.
– Ну, тебе не удастся черное сделать белым, дитя мое. Не добра эта Беата, в ней нет ни сердца, ни ума, чему я поклоняюсь в женщине; нет той возвышенности духа, той чарующей душевной прелести, которой так много в тебе и так много было в моей бедной Долорес. Ничего подобного нет в этой варварской женщине.
Светлый зонтик «варварской женщины» еще раз мелькнул между придорожными деревьями и исчез за кустами лесной опушки.
На горе за лесом возвышался некрасивый дом новейшего стиля, со свежей штукатуркой и белыми маркизами.
Вокруг не было ни цветников, ни фонтанов, зато росли на редкость мощные деревья. Огромные липы, настоящие великаны, окружали дом, тонувший в зеленом сумраке; только передний фасад не был в тени, да вокруг голубятни, стоявшей посреди лужайки перед домом, свободно веял майский ветерок и блистало весеннее солнце. Это было имение Герольдов – Нейгауз.
С давних пор все земли обширного Полипенталя и поднимавшиеся по его склонам леса были объединены в одних руках: Герольды фон Альтенштейны безгранично властвовали над судьбой всего живущего в их округе… Позднее, несколько более двухсот лет тому назад, счастливо вернувшийся из кровопролитного похода Бенно фон Герольд разделил имение между двумя своими сыновьями, и от младшего пошла линия Герольдов фон Нейгауз. Долгое время они были беднее старшей линии и потому имели меньше значения, но потом многие из них переженились на богатых наследницах и блестяще отличились в войнах. Их потомки, опираясь на свои подвиги, подымались все выше и выше, и, наконец, последний и красивейший из них женился на принцессе из богатого дома.
Фрейлейн Беата могла так уверенно ехать в своем экипаже, потому что была единственной сестрой этого «последнего и красивейшего» и, несмотря на свою молодость, полновластно управляла всем имением в отсутствие брата. Как и все ее предшественницы, она прекрасно управляла хозяйством: работать самой, рано вставать и вникать во все мелочи обширного хозяйства, поспевать всюду – вот правила, с давних пор принятые на женской половине Нейгауза. Крестьяне рассказывали, что всего несколько лет, как не жужжат всю зиму веретена в доме, а на лужайке перед ним перестали расстилать холсты домашнего изготовления. Это пчелиное прилежание, образцовое ведение молочного хозяйства и порядок в кладовых создали, по убеждению крестьян, все богатства семьи.
Конечно, это было не вполне справедливо – Герольды, последние наследники которых принуждены были навсегда покинуть свое родное гнездо, также всегда имели хороших, трудолюбивых хозяек, там тоже всегда много работали и бережно все хранили. Но их поместье лежало ниже Нейгауза, а в последнее десятилетие часто случались бури в Полипентале. Река выступала из берегов, и вода заливала низко лежащие земли, оставляя поля опустошенными на больших пространствах. Так начался постепенный упадок. При этом удары судьбы падали на человека, соединявшего в себе все добродетели своего древнего рода, отличного хозяина и храброго служаку, но в одном отступавшего от прекрасных традиций предков – полковник Герольд фон Альтенштейн был страстным игроком. Он играл ночи напролет и терял огромные суммы. Подобно тому, как непогода опустошала его поля, этот порок уносил золото, серебро и ценности, собранные целым рядом поколений. Беспорядочная жизнь окончилась дуэлью с товарищем, вызванной ссорой во время игры; полковник мгновенно угас. Все нашли, что он умер вовремя, но ошибались: уже почти нечего было терять.
