Джиллиан Брэдшоу - Наследник Клеопатры
– Да, конечно, ты болен! – с сочувствием произнес Архедам. – Ты ранен... Ужасная рана! А тебя еще допрашивают. Какое это для тебя, должно быть, потрясение. Но ты храбро отвечал на вопросы варваров. Я сейчас уйду, и ты сможешь отдохнуть. Утром я пришлю к тебе своего доктора, который посмотрит тебя, хорошо? Выздоравливай. Ани, я жду тебя завтра, за час перед заходом солнца. Будь здоров!
Он развернулся и легкой походкой, с высоко поднятой головой, и нaправился в сторону порта. Ани не сомневался, что поводом для хорошего настроения стало сообщение центуриона об амнистии. По крайней мере, пришлет доктора, подумал египтянин.
Ани подошел к Ариону и наклонился.
– Ты в порядке?
– Оставь меня в покое! – огрызнулся юноша, не отрывая от лица свое лекарство.
Караванщик лишь пожал плечами. Он понял, что римляне невольно лишили Ариона статуса мученика, сказав, что мальчишка не представляет никакой угрозы для новой власти. Какое чудовищное унижение! А вот то, что он чудом остался жив и на свободе, – это его не впечатляло. Сопляк даже не понимает, насколько ценна его жизнь, как не понимал ценности своей фибулы, когда готов был избавиться от нее, не задумавшись даже на секунду.
Ани снова вспомнил о своей жене и детях, о том, как они садятся ужинать в Коптосе: Тиатрес, должно быть, держит на коленях их младшего сына Изидора; старший сын Серапион рассказывает о маленьких приключениях, которые случились с ним за день; любимая дочь Мелантэ выглядывает в окно и гадает, когда же ее отец вернется домой. Ани почти видел стол, освещенный лучами вечернего солнца, и вдыхал запах свежего тминного хлеба. Он вернется к ним, здоровый и невредимый, и они с радостью встретят его. Это дороже любых сокровищ, намного ценнее того товара, который он надеялся получить. Мать Изида, молился Ани, благодарю тебя, что ты заповедала нам ценить то, что истинно, спасибо тебе, великая богиня, за мою жизнь и свободу.
Подошел Менхес.
– Это наши новые правители? – спросил он.
– Похоже на то. – Ани огляделся в поисках веревки, которую уронил, когда увидел приближающихся к ним римлян.
– Я-то думал, что они заберут этого мальчишку-грека. – Похоже, Менхес был очень разочарован. Скорее всего, он не до конца уловил суть разговора и не понял, что жизнь его хозяина тоже была в опасности. Но это и понятно: познания погонщика в греческом ограничивались командами для верблюдов. – А что такое «амниссия»?
– Амнистия. Это значит «помилование». Сдается мне, что император издал указ о том, что те, кто сражался за царицу, не будут преследоваться.
– Хм. Если так оно и есть, это приятная новость, – сказал Менхес, – но скорее для греков, а не для нас.
Так оно и было: амнистия для побежденных означала то, что все права и имущество греков останутся неприкосновенными, а для египтян новых возможностей, вероятно, не предвидится. Ани утешил себя мыслью о том, что если бы последовали притеснения, то не только убили бы Ариона, но и во всем Египте царил бы хаос, а значит, торговля пришла бы в упадок. Он вздохнул и снова занялся палаткой.
Когда они наконец установили ее, Ани вдруг вспомнил про огненные всполохи на севере в ту ночь, когда он нашел Ариона: огонь от большого костра в горах был виден за несколько километров от караванного пути. Только сейчас он понял, что это был погребальный костер, на котором сжигали царя Птолемея Цезаря, последнего из династии Лагидов.
Он никогда особо не верил в божественное происхождение царей. Боги подняли их и сделали правителями над людьми, но те же боги по своей прихоти могли и низвести их. Клеопатра заявляла о том, что она живое воплощение Изиды, и, вне всякого сомнения, так оно и было – в том смысле, что богиня наделила ее властью над всем Египтом. Но только Изида, в отличие от царицы, управляла молниями и была неподвластна Судьбе. И именно она положила конец правлению Клеопатры. Ани вдруг осенила мысль: династия Лагидов низвержена, и, следовательно, мировой порядок уже никогда не будет прежним. Только боги остались прежними. Слава великой богине!
Наверное, он единственный египтянин, которому довелось увидеть похороны последнего из Птолемеев. Он расскажет об этом Мелантэ: его девочка поймет, что он имеет в виду – видеть своими глазами конец целой эпохи.
Тиатрес просто порадуется тому, что ее муж благополучно вернулся домой. Она поцелует его и потянет в их небольшую темную комнату в дальней части дома, где даст ему войти в святилище своего тела. Тиатрес, с нежностью подумал он, всегда отличалась здравым смыслом.
ГЛАВА 4
Доктор, которого прислал Архедам, пришел рано утром, когда египтяне кормили верблюдов и наводили порядок в лагере. Почти всю ночь Цезарион не смог сомкнуть глаз. Он ворочался, стараясь лечь так, чтобы можно было терпеть боль в раненом боку, которая все не утихала. К тому же прибавилось общее ощущение дурноты и невыносимая головная боль. К приходу доктора он был уже абсолютно уверен, что это конец. Жаль, что смерть не наступила раньше, тогда ему не пришлось бы узнать, что такое боль и унижение, которые ему пришлось пережить за последние несколько дней. Он вынужден был просить прощения у караванщика Ани за свое нелепое подозрение, ему в лицо плюнул хозяин гостиницы, а может быть, даже избил его; самодовольный центурион назвал его «выродком» и «драчливым петушком». Лучше бы он умер!
Но унизительнее и страшнее всего было жуткое ощущение того, что его собственная сущность ускользает от него самого. Весь мир вокруг знает, что Птолемей Цезарь мертв, а он, Арион, глупый юнец из Александрии, ни для кого не представляет опасности. Если он останется в живых, ему придется согласиться на ту работу, которую предложил ему Ани. Юноша с ужасом осознал, что он понятия не имеет, каким образом он сможет прокормить себя, если ему захочется вернуться в Александрию. А он решил вернуться туда. И никуда больше.
Конечно, теперь, когда Александрия в руках римлян, в городе будет небезопасно. Слишком много людей знали его. Но там его мать, братья и сестра, а также те, кто остался из царского двора. Жить ему незачем, да и убегать некуда, поэтому стоит попытаться совершить хоть что-нибудь, достойное царя, прежде чем умереть.
Однако если он отправится в Александрию в качестве секретаря погонщика верблюдов, кем он станет к тому моменту, когда они приедут в столицу? Останется ли он Цезарионом, свергнутым царем, который надеется освободить из плена свою мать или по крайней мере младшего брата? Или он в самом деле окончательно превратится в Ариона, тщедушного мальчишку, страдающего эпилепсией, который может рассчитывать только на презрение, насмешки и помощь из жалости? Лучше, гораздо лучше умереть здесь, в Беренике.
