Мишель Ловрик - Венецианский бархат
Учитывая, сколько всяких экзотических товаров каждый день появляется у них на прилавках, венецианцы полагают себя персонажами какой-либо восточной сказки, этаким хитрым Синдбадом, таинственным, как гяур… но у всех у них этот ориентализм принимает форму загадочной апатии. Они спят дольше любой кошки и считают ниже своего достоинства прийти меньше чем на час позже на назначенную встречу, зевающие и печальные. Они нисколько не стыдятся прислать мальчишку-посыльного и передать, что слишком утомились и вовсе не придут.
Все встало на свои места, когда Люссиета объяснила мне сегодня, что венецианцы изнурены – пропитаны насквозь – этими коллективными мечтами о Востоке, которые завладели (безо всякого их участия, разумеется) их воображением по рассказам путешественников, но, главным образом, как мне представляется, благодаря ароматам и запахам специй на рынке, проникающим в их обоняние и вызывающим чужеземные удовольствия в их мозгу.
Сегодня утром мы стояли на причале, наблюдая, как убегают к горизонту торговые галеры. Моя невеста объяснила мне во всех подробностях (она хорошо знакома с жизнью города), каким образом венецианцы, никогда не покидающие свои роскошные гондолы, отправляют в путешествие вместо себя свои деньги. Например, плавание в Александрию и обратно приносит инвестору тысячу процентов прибыли. Еще более характерным примером является торговля полезными товарами, тем же железом и лесом, ради живописной и картинной роскоши. Я буквально вижу, как надежды и состояния доброй половины Венеции плывут по морю или трясутся на спине верблюда в двадцати днях пути к востоку от Византии. (В конце концов, кораблестроители иногда не спят! Сознавать это приятно.)
Когда Вы просили меня описать город, думаю, Вы имели в виду то, как он выглядит. Дома венецианцев ничуть не похожи на все прочие. Они напоминают корабли, всегда готовые совершить вояж в Алеппо или Дамаск! Вы не просто входите в дом венецианца, вы поднимаетесь на его борт. А внутри видите, как солнечные блики, отражающиеся от поверхности волн, пляшут на его стенах, и тогда кажется, будто вы спустились в какой-то подводный город.
Все это, конечно, очень необычно и диковинно. Но мы с Иоганном полагаем, что устроились здесь весьма недурно. Ваш совет оказался нам чрезвычайно полезен, падре: венецианцы выстроили отличный fondaco в Риальто для своих уважаемых немецких партнеров. И впрямь, все купцы Tedeschi должны останавливаться только там – пожалуй, еще и для того, чтобы исключить любую контрабанду или открытие частных предприятий без налогообложения. Именно там мы и начали свое дело.
Подобно торговле Германии с Венецией, здание fondaco возникло и разрослось, словно дикорастущее растение, которое цветет и пахнет, так что его устройство не всегда симметрично, зато приятно. Южный двор, в котором располагаются наши комнаты, может похвастать семью прелестными арками на каждой из своих сводчатых галерей.
У fondaco есть собственные кухни и повара. На первом этаже располагается просторная столовая. Здесь же имеются и хорошие колодцы со свежей водой. Винный склад открыт для нашего удобства всю ночь напролет. За хозяйством присматривает превосходный управляющий, назначенный в прошлом году пожизненно (если ему понравится работа – иначе удержать венецианца в услужении невозможно): выдает свежее постельное белье прибывающим купцам, надзирает за носильщиками, привратниками, лодочниками, весовщиками, штамповщиками и упаковщиками. Сам он подотчетен комитету из трех венецианских вельмож, visdomini[57]. Словом, здешнее устройство похоже на колледж или мужской монастырь, тихий и добропорядочный. К каждому купцу приставлен собственный sensale, нечто вроде венецианского торгового агента, который дает советы относительно того, какой налог следует уплатить с каждой сделки. Ну и, разумеется, синьор sensale должен получить и свою маленькую мзду.
Каждую ночь здание fondaco запирают от воров и сумасшедших, которых, с сожалением вынужден я констатировать, полным-полно на улицах этого прекрасного города, хотя, пожалуй, их все-таки не так много, как нам сказали совсем недавно, когда увеличивали плату за нашу охрану.
Мы с братом более не живем под крышей fondaco. Наконец-то нам удалось убедить венецианцев в том, что мы – не торговцы; мы приехали сюда, чтобы остаться здесь. Мы станем гражданами после того, как женимся, о чем я расскажу Вам чуть ниже. Мы сняли два небольших домика на площади, известной под названием Сан-Панталон.
Мы оба счастливы с женщинами, которых подыскали себе. Только представьте себе: очень может быть, что в следующем году мы будем качать на коленях венецианских детишек! С другой стороны, мой тесть предъявляет к нам претензии – он поставляет нам хорошую бумагу, но пропивает свои доходы вчистую и хочет, чтобы мы помогли ему. Иоганну в этом смысле повезло больше: его будущий тесть – известный художник-портретист. Но Паола, невеста Иоганна, куда холоднее и сдержаннее моей Люссиеты, так что я очень рад своему выбору, если его можно назвать таковым.
Я учусь не обижаться на венецианцев. А это очень странно! Иногда мне кажется, что я обзавелся здесь настоящим другом; но, когда встречаю его в следующий раз, он смотрит на меня пустыми глазами и едва здоровается со мной на улице, словно я смертельно оскорбил его.
Полагаю, венецианцы похожи на воду, на которой живут: они очень чувственны в своих манерах и вечно жестикулируют, плавно и неспешно, над своими гладкими камнями и перилами, получая от этого невыразимое удовольствие. Настроение их меняется в зависимости от приливов успеха и счастья, света и тьмы. Огромное влияние на них оказывает город: да и разве может быть иначе? Жить в таком удивительно поэтическом месте, полном окон, воды и отражений!
Признаюсь Вам, что и сам я не остался равнодушен к сладострастной чувственности города. Я ощущаю, что любовь к Венеции поселилась в моей душе, где не должно быть места для любви к городу. Но, боюсь, мой энтузиазм по поводу моего нового дома уже утомил Вас, поэтому я умолкаю. Прошу Вас передать эти известия моим родителям, когда Вы увидите их в воскресенье в церкви. На следующей неделе, когда у меня будет больше времени, я напишу им. Меня зовет Люссиета. Моя маленькая конфетка! Она олицетворяет собой качество, которое я могу описать лишь как «сговорчивость», отчего все живые существа, включая меня, склоняются к ней в ожидании удовольствия, которое она доставляет неизменно. Что до меня, то она согревает мое сердце, как горячее пиво! Иногда, завидев ее, я просто воздеваю руки, подобно святым старцам в молитве, и говорю себе на своем новом языке: «Ecco qua! Un miracolo!»[58]
