Маривонн Микель - Королева Алиенора, неверная жена
— Дочь моя, — шепчет Людовик, направляясь к ней.
Ребенок просыпается, вырывается из рук кормилицы и бросается в объятия отца.
На лице Томаса появляется одна из его редких улыбок; аббатство же, столь дорогое сердцу Матильды и Генриха, благословляет эту трогательную сцену.
Глава 15
Поражение в Тулузе и его последствия
Весть о том, что замок Туаров попал в руки Плантагенета, не удивила Эрменгарду Нарбоннскую. Трехдневная осада — это все-таки рекорд. Она хотела знать подробности. Как женщина, привыкшая к войнам, виконтесса понимала, что такое взятие замка, если он хорошо защищен: месяцы усилий, часто связанные со значительным развертыванием войск, тяжелые стенобитные орудия, дорогостоящие и трудно перевозимые, а затем подготовка, тактика выжженной земли, опасная для жизни осажденных. Нужно особое военное умение, чтобы заставить пасть стены Туара, Шинона или Жизора.
Эрменгарда размышляет: все это, очевидно, не просто так, была какая-то военная хитрость, уловка и, без сомнения, измена среди осажденных жителей. Достаточно ли Жоффруа IV Туарский платил своему гарнизону, достойно ли обращался со своей дружиной? Она уже прислушивается к слухам, которые распространяются среди аквитанцев: говорят, что Генрих заплатил своим сообщникам за то, чтобы они позволили его войскам проникнуть ночью в замок. По мере того как виконтессе сообщают о «подвигах» Плантагенета, отвращение к Генриху перерастает в страх перед ним. Она разгадала подлинную суть этого человека. Он хочет получить выход на Средиземное море и сделать графа Тулузского своим вассалом. Однако коалиция, задуманная Генрихом против молодого графа Тулузского Раймонда V, имеет кое-что привлекательное и для Эрменгарды[75].
Виконтесса вспомнила свою старую неприязнь к Альфонсу Журдену, графу Тулузскому, который остановил свой выбор на ее виконтстве во времена ранней молодости Эрменгарды, в момент, когда она только что потеряла отца. Альфонс Журден давно умер, но его наследник тоже не похож на миролюбца. Она испытала даже некоторое удовольствие, когда услышала, что Генрих объявил о создании коалиции. Проснулись наконец-то граф де Фуа и виконт де Беарн, Гастон V. Эрменгарда играла роль соединительного звена в этом большом семействе. Она не та женщина, которая может позволить приблизиться к своему виконтству. Неужели эти мужчины хотели бы видеть ее во главе нарбоннских войск? Будет ли реакция Плантагенета, главы коалиции, дружелюбной по отношению к ней?
Людовик с упрямым видом сидел за кафедрой в Турском замке, слушая своих советников.
— Сир, вы, безусловно, правы, отказываясь войти в коалицию против Тулузы. Ваш долг сюзерена поддержать вашего зятя Раймонда V, но надо соразмерять риски. Плантагенет могуществен. — Советник короля даже понизил голос, произнося это имя.
— Разве это причина, чтобы не вмешиваться в его действия? Это же ненасытное существо! — добавил Людовик.
— Тулуза представляет для нас прекрасную остановку между Бордо и Нарбонной, от Атлантики к Средиземному морю.
Король Франции едва сдерживает гнев. В Турском замке все посходили с ума. От объявленных заранее переговоров между двумя королями трудно ожидать чего-то хорошего. Согласие, достигнутое со времени последней встречи в Мон-Сен-Мишель, после решения женить юного Генриха Английского на маленькой Маргарите Французской, рискует принять нежелательный оборот. Алиенора была права: под воздействием неприязни к ней или раздражения из-за своей второй женитьбы, но монарх французов ничего не хочет слышать о претензиях Плантагенета на Тулузу.
— Ваше Величество, — повторяет один из советников, — король Англии наверняка появится не с пустыми руками, а вам не безразлична судьба этого Раймонда Тулузского, слабого и капризного человека, особенно отвратительного по отношению к вашей сестре Констанции.
— Все, что вы здесь мне говорите, я и сам знаю, — говорит Людовик, и его глаза цвета морской волны становятся стальными.
Когда наконец объявляют о прибытии английского короля и тот с весьма любезным видом появляется в собрании, Людовик напрягается и становится неприступным. Приведенный в замешательство, Генрих высказывается со всей обходительностью вассала по отношению к своему сюзерену, чтобы смягчить французского короля, настроенного явно враждебно.
— Видите ли, — говорит Людовик, — несмотря на интерес, который имел бы, последовав за вами, я не поеду в Тулузу. Не рассчитывайте, чтобы я предал своего вассала Раймонда.
— Однако было бы очень своевременно, — отвечает Генрих, ничуть не смущаясь, — задать жесткий урок вашему зятю.
Слово «зять» он произносит с нажимом.
— Я знаю, Раймонд плохо ведет себя по отношению к моей сестре, — строго произносит Людовик. — Однако я его сеньор, и он остается моим вассалом, следовательно, я не должен соглашаться ни с каким посягательством на его владения, вплоть до применения силы оружия.
Генрих с трудом удерживается, чтобы не улыбнуться, потому что силы Людовика смешны по сравнению с его: по всей видимости, шпионы короля плохо его информировали, и тот даже не подозревает, что с ним произойдет, если он выступит против английского короля. Генрих спокойно поворачивается в сторону королевского совета — мужчины побледнели.
— Я, по большей части, обеспечил финансирование этой операции, — произносит он с некоторым презрением, — и собираюсь издать указ о полном призыве войска во всех своих государствах. Как хотите, сир. В вашей воле присоединиться к нам. Мы вернем вашей сестре ее достоинство.
Только что королю нанесли оскорбление. Он сжимает зубы и отвечает бесцветным голосом:
— Честь моей сестры затрагивает меня, но важнее всего — мой долг сюзерена. Нам нечего больше сказать друг другу, — добавляет Людовик, отпуская жестом Плантагенета.
— В последний раз сообщаю вам и уточняю, что Либо Блуаский вступает в кампанию вместе со мной и собирается принести мне присягу в войне против Тулузы, — бросает ему Генрих.
Он знает, что шампанцы обычно выступают на стороне Людовика и являются его надежными союзниками. Людовик жестом дает знать, чтобы Генриха как можно быстрее сопроводили к выходу. Он спешит повернуться к нему спиной и видит, что тот уже ушел. Увы, думают члены совета, окружая короля, еще нескоро наступит день, когда с горизонта Франции будет изгнан это гордый и свирепый «леопард».
— Решительно, чем больше проходит времени, тем меньше чести остается у этого человека. Разве так получаются великие суверены? Вехами в его жизни служат все более серьезные преступления.
