Мишель Маркос - Уроки влюбленного лорда
Но Шона смотрела на него с ожиданием. Жилка у основания ее шеи бешено пульсировала. Ее естественная красота слепила его пресытившийся взор. Веснушки, припорошившие смуглые от загара щеки. Плечи, тонущие в море волос цвета вороного крыла. Сияющие зеленые глаза, подобные витражным окнам старинной церкви, в обрамлении густых черных ресниц. Его ноздри уловили легкую мускусную ноту природы, и его чувства, взмыв, вышли из‑под контроля. Неистовая и неприрученная, она принадлежала только этой незнакомой ему шотландской пустоши, которая их окружала, и все же была послушна его рукам.
С момента встречи с этим созданием он испытывал желание обладать им. Ему было мало быть ее господином, он хотел стать господином ее желания. Коналл наклонил голову, приблизив губы к ее приоткрытым губам. Как только их губы соприкоснулись, увещевающие голоса в голове тотчас умолкли.
Едва его губы примкнули к мягкости ее плоти, в глубине его груди что‑то вспыхнуло. К его удивлению, она не отшатнулась от него, а приняла. Сексуальное желание, столь долго дремавшее в нем после смерти Кристины, пробудилось. Он нежно взял в ладонь ее голову, чтобы не вспугнуть только что пойманную птичку. Его губы медленно заскользили по ее губам, соблазняя, нет, умоляя, раскрыться ему навстречу.
Наконец ее губы ответили, осторожно исследуя его на вкус, и его согрело тайное волнение. Он зажег в ней огонек желания и теперь хотел обратить его в пожар.
Она положила руки ему на плечи, и ощущение их веса заставило его почувствовать себя сильнее. От ее прижатого к нему тела в его паху вспыхивали горячие искры. Его губы переместились на ее шею, и он целовал теперь нежную смуглую кожу под подбородком. Ее жаркое дыхание обжигало его ухо, от которого вниз по телу распространялись волны тепла, воспламеняя кожу.
И снова его губы примкнули к ее губам, на этот раз более страстно, а ее руки распластались на его груди. В любой момент она могла его оттолкнуть. Но она тихо застонала, вызывая ответную вибрацию во всем его теле.
Его память тотчас заполонили ее образы, какой он видел ее на конюшне. Контуры ее нагого тела под старенькой сорочкой, очерченные золотом света лампы за ее спиной, вызвали у него острое сексуальное желание. Коналл почувствовал, как оживает и крепнет его плоть.
Его ладонь легла на ее спину и ощутила под шерстяной тканью платья ее крепость. Она была сильной и стройной в отличие от изнеженных дам его окружения. Его рука поползла вниз к ее ягодицам и сжала твердую округлость. В голове у него мгновенно промелькнула мысль об обладании этим гибким телом.
— Довольно, — выдохнула Шона чуть слышно.
Коналл слегка отстранился. Воздух был пропитан опьянившими его чарами.
— Я больше не могу, — пояснила она его закрытым глазам. — Прошу прощения.
Он застонал, разрываемый между насущной необходимостью тела удовлетворить плотский голод и требованием совести поступить как полагается. Шона была его подопечной, его ответственностью. Испортив ее, он поступит как бессовестный наглец. Но его тело все еще горело в огне разбуженного ею желания, и будет нелегко заставить его сдаться.
— Нет, — прохрипел он. — Это я должен извиниться. Прошу меня простить. Я забылся.
Мозолистая ладонь погладила его щеку.
— Мне, похоже, нравится, когда ты забываешься. Безумно нравится.
У него во рту пересохло, и он судорожно сглотнул, думая, сколько раз ему самому хотелось это проделать.
— Становится темно. Пора возвращаться, пока мы в состоянии найти дорогу домой. Иначе можем сбиться с пути и ночевать тогда придется под открытым небом.
К его удивлению, в ее зеленых глазах вспыхнуло ответное желание. Но она тут же отвернулась, чтобы не выдать большего. Но этого хватило, чтобы он воспарил душой и весь вечер пребывал в приподнятом настроении.
По окну детской стучал полуночный дождь, а Уиллоу и Шона, теснясь на одной узкой кровати, шептались друг с другом в темноте, в то время как Эрик мирно посапывал в своей колыбели.
— Он поцеловал тебя? Просто взял и поцеловал?
Голубые глаза Уиллоу округлились, стали большими, как блюдца.
— Да! — хихикнула Шона. — Только что собирался бросить в ручей, а потом вдруг прижался губами к моим и… — Шона закрыла глаза, предаваясь воспоминаниям. — Мы поцеловались.
Уиллоу прикусила нижнюю губу.
— И как это было?
Шона вздохнула.
— Я не могу описать тебе этого. Он такой красивый, такой сильный. И такой нежный. Он хотел меня. И с ним я чувствовала себя красивой.
— Но ты красивая!
— Ты знаешь, что я имею в виду. Не в том смысле, как говорит Иона… «красивая душой». Красивая, как ты. Желанная.
Уиллоу отвела взгляд, как будто красивая внешность была не благословением, а проклятием.
— В тебя был влюблен тот парень.
— Который? Дагалл, что ли?
— Да, он. Он был без ума от тебя.
Шона цыкнула.
— Дагалл был мальчишкой! Тонким, как палка. Если бы он захотел заняться с женщиной любовью, ей не пришлось бы даже раздвигать ноги, чтобы подпустить его к себе.
Уиллоу фыркнула:
— Шона! Постыдись! По крайней мере он был влюблен в тебя. — Она ткнула сестру в плечо. — Как и хозяин, похоже.
На лице Шоны появилось мечтательное выражение. Коналл Макьюэн влюблен в нее.
— А какой он? — спросила Уиллоу, зевая.
Шона уставилась в пространство за плечом сестры, как будто Коналл стоял у них в комнате.
— Образованный. Воспитанный. Красивый. — Шона получше вгляделась в его тень. — Внимательный. Человек принципа. В нем идеально сочетаются нежность и мужественность. Он затронул мое сердце, Уиллоу. И мне трудно это объяснить. Но как это чудесно, когда ты нужна кому‑то, когда ты желанна. Ты меня понимаешь?
Шона взглянула на Уиллоу. Не открывая глаз, та пробормотала что‑то нечленораздельное, и ее дыхание стало медленным и ровным.
Шона с улыбкой встала с узкой кровати, поправила на плече сестры одеяло, потом легла в свою постель и стала перебирать в памяти события у ручья.
Память о поцелуе была такой свежей, словно все произошло мгновение назад. Вкус его мужских губ, прижатых к ее губам, его пальцы в ее волосах, его ладони, сжимавшие ее плечо и ягодицы. Ее собственные руки тоже помнили его… широкие плечи, обтянутые тонким шерстяным сукном сюртука, грудь, твердую, как гранит Северного нагорья, лицо, смягчившееся от ее легкого прикосновения. Вспомнив, как пыталась угрожать ему, если намочит ее, Шона усмехнулась. Откровенно говоря, от этого поцелуя она и вправду промокла.
Он сказал, что забылся. Как и она сама. И лучше этого не было. Она забыла, что была приходской сиротой, принятой на обучение, забыла, что страдала от недостатка красоты и грации, забыла, что была слейтером. Но он разглядел то, что было за этим скрыто, и оценил ее по достоинству.
