Ферн Майклз - Валентина
Некоторые из всадников тоже заметили необычное скопление птиц – вестников смерти – и стали выдвигать различные предположения и догадки. Пришпорив коней, они поехали быстрее.
Все были охвачены необъяснимым предчувствием чего-то ужасного. Торопя коней, воины преодолевали последний участок пустыни перед грядой холмов, где их любимый и почитаемый предводитель застыл, как одинокий часовой на страже.
Алчные крики хищных птиц резали слух и сливались с криками ужаса, доносившимися с равнины. В безумном гневе мусульманские всадники ринулись на крестоносцев, и прежде чем резня пленников была завершена, скрестились мечи воинов Малика эн-Насра и английского короля.
Нападавший уже лежал рядом с оборонявшимся, палач рядом с жертвой, но бой все продолжался. Лучники стояли у стен Акры, свистели стрелы, восточная длинная сабля со скрежетом обрушивалась на западный боевой меч, копье натыкалось на щит, и кони ржали, спотыкаясь о мертвецов.
С вершины холма ринулась конница Саладина – его лучшие военачальники в ярко-желтых плащах, самые искусные воины, их называли гвардией Малика эн-Насра. В передних рядах скакал сам Саладин.
Словно по сигналу трубы, возвестившей о прибытии Саладина, битва прекратилась, и из ворот Акры выехали Ричард Львиное Сердце и Филипп. Король Франции зажимал нос перчаткой.
Мусульмане и христиане сомкнули ряды, наблюдая за встречей своих предводителей. Ричард высоко держал голову, полуденное солнце поблескивало в его золотисто-рыжих волосах. Саладин сидел в седле прямо, закутавшись в свой желтый плащ. Филипп согнулся пополам, его тощее тело сотрясалось от приступов рвоты.
Паксон и его соратники были настороже, опасаясь обмана и западни со стороны христиан. Султан отметил, что Львиное Сердце ведет себя неприязненно и враждебно, бешено жестикулируя. Саладин же неподвижно застыл в седле, не произнося ни единого слова.
Спустя несколько мгновений английский король в сопровождении побледневшего Филиппа Французского, повернув своего золотистого жеребца, скрылся за стенами Акры. Трубач подал сигнал к отступлению, и крестоносцы недовольно потянулись в город, унося убитых и раненых товарищей. Мусульманские всадники продолжали молча наблюдать за происходящим. Ворота Акры оставались открытыми, и Саладин дал соратникам знак приблизиться.
– Ричард Львиное Сердце сегодня опозорил свое имя, – звучный голос Саладина звучал сковано от напряжения. – Никто не знает это лучше самого Малика Рика. И перед лицом своего Бога он преступник, потому как, поклявшись Святым Крестом, он нарушил свое слово, – глаза предводителя мусульманского войска казались бездонными черными озерами печали. – Я хочу, чтобы все мои соратники знали: я никогда не опозорю свое имя подобным образом. Мы не выместим злобу на наших христианских пленниках, нет! Покрыть себя таким позором означало бы очернить имя Пророка, но воздержаться от мести – это подчеркнуть бесчестие, которым покрыл себя Малик Рик.
Саладин сжал зубы, пламя праведного гнева горело в его глазах.
– Пойдите, подберите наших людей! Мертвых, полумертвых и тех, над кем смилостивился Аллах. Не оставьте никого из мусульман! Проследите, чтобы те, кто умер во имя Аллаха, были достойно погребены по законам Пророка.
Придерживая развевающийся на ветру плащ, Саладин повернулся и поехал в пустыню. Его спина не согнулась под тяжестью горя, но сердце было разбито увиденным в этот день, когда Ричард вписал свое имя в анналы бесчестия.
ГЛАВА 7
Валентина с трудом приоткрыла глаза, чувствуя в голове мучительную боль. Чьи-то милосердные руки погладили ее по лбу, и что-то прохладное и влажное прижалось к губам. Она с радостью открыла рот, позволив влаге смочить пересохший язык и небо. Хотелось пить и пить до бесконечности, но мягкий женский голос посоветовал не торопиться. Женщина говорила на диалекте арабского языка, и Валентина постаралась сосредоточиться.
– Бедная голубка, отдыхай же теперь! Ты в безопасности, и я позабочусь о тебе.
Валентина заглянула в темные глаза девушки, чуть старше нее самой.
– Кто ты? Где я? – прошептала она голосом, хриплым от волнения, глаза беспокойно перебегали с лица девушки на незнакомую обстановку.
– Чшшщ, не бойся! Меня зовут Розалан, а находимся мы в лагере войска Саладина. Тебе не причинят вреда, клянусь! Бедная голубка! Надо тебе отдохнуть! Спи! Я посижу с тобой.
Нежная забота Розалан и ласковый голос благотворно подействовали на Валентину, и девушка закрыла глаза, слишком измученная, чтобы удивляться, как же она оказалась в военном лагере мусульман с бедуинкой в качестве сиделки.
Когда она проснулась спустя несколько часов, Розалан все еще была рядом, сочувственно поглядывая на нее. Валентина слабо улыбнулась и попыталась сесть. Бедуинка снова уложила ее, и обессилевшей девушке пришлось покориться. Голова болела, глаза заволакивала пелена. Собравшись, наконец, с силами, Валентина спросила, как очутилась в этом полутемном шатре.
В глазах Розалан блеснули слезы, когда она принялась рассказывать о резне пленников, устроенной воинами Ричарда.
– Христиане, – бедуинка плюнула на песок, чтобы выразить свое презрение, – заковали наших людей в цепи и вывели их за городские стены. Они стали скакать на конях среди правоверных и рубить их мечами. Саладин бесстрашно въехал в город, – приукрасила события Розалан, – и потребовал, чтобы Малик Рик отпустил оставшихся в живых.
Глаза бедуинки засияли от восторга при упоминании о знаменитом предводителе мусульман.
– «Не оставляйте на поле никого из наших единоверцев, – приказал наш благородный Малик эн-Наср. – Заберите всех!» И Малик Рик позволил нашим всадникам свободно въехать в город и обыскать тюремную башню. Там тебя и нашли! Сама я была среди тех немногих, кого спас Аллах. Воины приказали мне выходить тебя и предупредили, что не миновать мне кары, если с тобой что-либо случится. Ты храбрая, сказали они. Тебя нашли рядом с мертвым христианином. Кинжал все еще был крепко зажат в твоей руке.
Валентина слушала, и дрожь отвращения пробегала по телу девушки. Вдруг она все вспомнила. Здоровенный мужчина мусолил ее губы своим мокрым и жадным ртом. Он грубо тискал груди и бедра заскорузлыми руками. Ей показалось, она все еще ощущает тошнотворный запах грязного животного, исходивший от этого человека, слышит его похотливый хрип, и он все еще прижимает ее к себе, пытаясь раздвинуть ей ноги.
Вытянув перед собой руку, Валентина разглядела на своей коже запекшуюся коричневой коркой кровь того воина. Жан! Он сказал, его зовут Жан! Он не был безликим безымянным врагом, повстречавшимся на поле брани, у него было имя!
