Мэри Бэлоу - Сети любви
Мэдлин закусила губу и отвела взгляд.
– Да, конечно, – сказала она. – Значит, я оставлю его здесь. И большое вам спасибо. Вы скажете Домми, что я заходила? Лейтенант спал, когда я ушла, но он никогда не спит подолгу… Если смогу, зайду завтра утром.
После этого она почти сразу же торопливо вышла – ей не терпелось вернуться к своему главному пациенту. Она попробовала представить себе, что с Домми случилось то же самое, и поняла, что ее брат скорее бы умер. Как и лейтенант Пенворт. Он не раз говорил ей об этом.
Почему не пишет Эдмунд? Интересно, получил ли он три письма, которые она ему послала? Но это не имеет значения. Домми спасен. А она так занята, что у нее нет времени беспокоиться за родных и за свой дом.
* * *В последующие дни лорд Иден делал решительные попытки вернуть себе здоровье и силы.
Его ужасала собственная слабость. Он не мог ходить, не наваливаясь всей тяжестью на плечо Эллен, и десять шагов до двери спальни и обратно были ему почти не по силам. Посидев в постели и поев, он с радостью снова занимал лежачее положение. Казалось, что всю жизнь он тратит на сон.
Он обидел врача в тот день, когда прорвался гнойник, твердо отказавшись от кровопускания, и теперь добавил к обиде оскорбление, открыто рассмеявшись, когда тот посоветовал миссис Симпсон придерживаться диеты – гренок, размоченный в жидком чае, – по меньшей мере еще две недели. После чего хирург заявил, что умывает руки, ушел и больше не возвращался.
Лорд Иден решительно съедал все, что ему подавали, и не один раз ему хотелось попросить добавки, если бы не смущение оттого, что он живет на деньги миссис Симпсон. Она не ответила на вопрос, были ли у него при себе деньги. Он понятия не имел, где его одежда и вещи. Мундир по крайней мере должен быть в плачевном состоянии, судя по тому, как выглядит его грудная клетка.
Но он ни о чем особенно не беспокоился, кроме как о выздоровлении. Он вовсе не был уверен, что ждет не дождется того дня, когда сможет уйти из этих комнат и вернуться к обычной жизни.
Но по большей части они с миссис Симпсон оставались одни. Его стыдливость исчезла на второй же день, когда он сам стал заботиться об интимных потребностях своего тела. Оказалось, что она веселый и спокойный собеседник. Она проводила в его комнате почти все время; по большей части сидела и шила.
Они беседовали. Он рассказывал – по ее просьбе – о своем детстве, о многочисленных проделках его и Мэдлин. Она также рассказала ему кое-что о своем детстве, очень счастливом, как она считала. Тот, кого она называла отцом, был к ней добр, хотя с годами она видела его реже и реже, а иногда, когда он приходил домой, оказывалось, что он нетрезв. Но и тогда, говорила она, он не обращался с ней плохо, но ей не нравились его блестящие глаза и запах спиртного, которым от него разило. Ее мать всегда была приятным, оживленным, но редко появляющимся созданием, обожаемым ею.
– Только обладая преимуществами взгляда взрослого человека, – сказала она, втыкая иголку в шитье, – я поняла, какой это был несчастливый домашний очаг. Дети с готовностью принимают любой образ жизни как норму. Я страдала, когда они ссорились, но я слышала это не так уж часто. Расскажите мне побольше о ваших родителях. Должно быть, это было ужасно – потерять отца в двенадцать лет.
Иногда она сидела у его постели молча, наклонив голову над работой, а он смотрел на нее, пока не засыпал. А иногда он открывал глаза и видел, что она сидит и смотрит на него.
Это молчание, эта встреча взоров в тихой комнате в пустом доме могли бы смущать. Но смущения не было. Вовсе нет. Иногда они молча смотрели друг другу в глаза, а потом один из них что-то говорил, или улыбался, или он закрывал глаза.
Стройная, ростом не выше среднего, Эллен оказалась на удивление сильной. Ни разу не споткнулась, хотя при ходьбе он поначалу тяжело опирался на нее. Она могла принять тяжесть его тела на свою руку, когда он садился в постели или снова укладывался, особо не напрягая грудные мышцы.
В полусне он часто слышал шелест ее юбок и чувствовал ее прохладную руку у себя на лбу – она проверяла, нет ли у него опять жара. Он никогда не показывал ей в такие моменты, что не спит. Ему нравилось, что она рядом, что она прикасается к нему.
Эллен спала теперь в комнате Дженнифер; дверь оставалась открытой, чтобы она могла услышать его голос. Он крикнул несколько раз подряд, и она тут же прибежала.
– Что такое? – спросила она, наклоняясь к нему в темноте и кладя руку ему на плечо. – Что-нибудь случилось?
– Боже! – проговорил он, задыхаясь от боли. – Боже! – Он наклонялся над мертвыми глазами, и весь ад, вырвавшись на волю, теперь гнался за ним…
– Боже! – повторил он. – Да, страшный сон.
– Страшный сон, да? – спросила она. – Теперь все будет хорошо, – ласково проговорила Эллен.
Она помогла ему снова улечься, откинула волосы со лба. Она наклонялась над ним – стройная молодая женщина, шаль поверх белой ночной рубашки, – и ее тяжелые светлые волосы падали вперед, обрамляя лицо, и на плечи. Он видел ее совершенно ясно, когда его глаза привыкли к темноте.
Он тут же успокоился.
– Я вас разбудил, – прошептал он. – Прошу прощения.
– Ни к чему извиняться, – отозвалась она. Она гладила его по щеке кончиками пальцев. Он вспомнил, что она делала это и раньше. – Хотите, я посижу рядом немножко?
Он покачал головой.
– Я и так уже столько времени не даю вам спать. Он не понимал, что уже поднял руку, и. эта рука откинула ее волосы с одной стороны на спину. Он коснулся кончиками пальцев ее щеки. Теплой, мягкой щеки.
Эллен не шелохнулась. Она чувствовала у себя на щеке его теплые, ласковые пальцы.
– Эллен, – прошептал он.
Они не могли понять потом: он ли привлек ее к себе, или она сама опустила голову, или это они оба ощутили вспышку той странной общности, которая возникла между ними в последние дни. Как бы то ни было, губы их встретились. И прижались друг к другу. И раскрылись, и ласкали. И одна его рука обняла ее за плечи, а другая обхватила затылок. Ее руки упирались в подушку по обе стороны его лица. Ее запястья касались его плеч.
Густые шелковистые волосы. Ее аромат, который он давно уже ощущал. Ее красота, тепло и нежность. Ее мягкость, и сладость, и женственность.
– Эллен. – Его рука оказалась на пуговицах ее ночной рубашки, и она приподнялась, чтобы помочь ему. Она его не удерживала. Она помогала ему, ободряла его. – Эллен…
Он спустил батист с ее плеч и обхватил руками ее груди. Полные и твердые. Шелковисто-гладкие. Соски уже затвердели. Затвердели для него. Она его хочет.
Она его хочет. Руки у него были теплые и ласковые, как она и предполагала. Они знали, где к ней прикоснуться. Как прикоснуться. Его большие пальцы теребили кончики ее грудей, вызывая сладостные мучения, зарождавшиеся где-то в горле и спиралью опускавшиеся к лону.
