Элизабет Роллз - Служанка в высшем свете
Верити призналась себе, что желает только одного: как можно скорее закончить работу и оставить его в покое.
— Скажите мне, сестра: когда мне ожидать вашего ребенка, который меня вытеснит?
Ее альбом для эскизов упал на пол, и собаки, вздрогнув, взглянули вверх.
— Я… я… простите? — Потрясение лишило ее дара речи.
Наждак его улыбки содрал бы кожу слона.
— Великолепно, сестренка! — Голос его прорезал свежую рану. — Ваш ребенок. Вы ведь понимаете, что у меня имеется личная заинтересованность в вопросе вашего брака, не так ли? Что мне было бы интересно узнать, когда вы планируете выполнять свои обязательства.
Озадаченная, она подняла на него глаза.
— Я не совсем поняла. В чем вы меня вините?
— Боже мой! — взорвался он. — Вы обманом заманили моего брата в супружество, затем отказали ему в постели, а теперь спокойно спрашиваете меня: в чем ваша вина, если у него нет наследника?
И что за выражение на его лице. Презрительное, насмешливое. Ее самоконтроль полетел к черту.
— Позвольте мне прояснить кое-какие вещи, брат мой: во что бы ни верил Блейкхерст, этот брак не был моей целью. Но поскольку меня заставили в него вступить, я допускаю, что он имеет целью получить наследника. Независимо от того, как Макс сам относится к своим обетам, я собираюсь твердо придерживаться своих! В любой момент, как только он пожелает воспользоваться своим правом…
Она схватила свой альбом, и ее неловкие дрожащие руки рассыпали карандаши по полу. Она оставила их, горя от стыда из-за того, что Макс сообщил о своем презрении к ней своему брату, даже обвинил ее в нынешнем состоянии их брака.
Тем же днем позже она сидела, подобрав ноги, на скамье рядом с прудом и рисовала, а золотые лучи солнца согревали ее плечи. Мама научила ее рисовать так давно… Она моргнула и повела заспавшими плечами. Воспоминание было слишком болезненным: она припомнила набросок, который сделала незадолго до смерти матери. Набросок этот уничтожил ее отец в своем горе.
Верити рисовала не останавливаясь. Если закончит собак, прежде чем они проснутся, остальной фон она сможет заполнить на досуге. И как можно дольше будет скрывать от себя, зачем занимается этим конкретным рисунком. Она стиснула зубы. Возможно, рисунок будет разорван или засунут в дальний ящик стола, но он послужит своего рода невысказанным извинением перед Ричардом… за что? За то, что она пользуется библиотекой в ее собственном доме? Очевидно, ее присутствие было совершенно нежелательным, так как, вернувшись с прогулки, она нашла на туалетном столике свои мелки, аккуратно сложенные в коробку и рассортированные.
Она хмуро сосредоточилась: ей надо было постараться сделать так, чтобы собаки на рисунке выглядели спящими, а не дохлыми. И невольно улыбнулась, видя, как забавно они свернулись в клубок: нос Гуса покоился на спине Таффи. Над его носом зависла пчела, громко гудя. Гус открыл один глаз, лениво щелкнул зубами, и пчела улетела в лавандовые кусты.
Медленно, постепенно набросок продвигался, и Верити смогла забыться в нем, забыть про все, за исключением тупой боли в сердце, боли, шептавшей ей, что она потерпела поражение, что Макс не хотел иметь ее женой в любом качестве, что он больше не хотел ее даже как женщину.
— Мадам?
Тихий, глубокий голос заставил ее дернуться, в шее хрустнуло, и она вскрикнула от боли, когда мышцы вдруг оказались зажаты. Борясь с болью, от которой тошнило и кружилась голова, она зажмурилась.
— Верити! Ну-ка, позвольте мне.
Нежные руки сомкнулись на ее плечах и привлекли к мощной груди, в которую она уткнулась лбом. Осторожные пальцы прощупывали, растирали и успокаивали мышцы шеи, расслабляя ее.
Верити извивалась, пытаясь вырваться, но он держал ее без усилий.
— Пожалуйста, отпустите меня. Нет необходимости…
— Тсс. — Его пальцы надавливали и разминали. — Вы ведь терли шею. И свернули ее, как часовую пружину. Просто расслабьтесь. Позвольте мне вам помочь. Я не должен был пугать вас таким образом.
Безмолвно взмолившись, она собрала все остатки контроля, сосредоточенности — все, чего она лишалась, когда он был рядом.
Через тонкий муслин она чувствовала, как его пальцы успокаивающе поглаживают ее плечи, растирая и разминая зажатые мышцы, ослабляя напряжение. Сильные, но такие нежные, они, казалось, знают каждое больное местечко, каждый узелок — так же, как они знали ее тело в других обстоятельствах. Она отбросила эту мысль, но было уже поздно. Память окружила ее, впилась в нее, растворила ее оборону и хлынула внутрь.
Верити прильнула к нему, ее щека скользнула по его груди. Через сюртук, жилет и тонкую льняную рубашку ее бессознательная ласка жгла его, как раскаленное клеймо.
— Надеюсь, вы чувствуете себя лучше, мадам.
Она взглянула на него снизу вверх, и на миг он увидел изумление на ее лице.
— М… Макс? — Это был не более чем шепот, дрожащий, неуверенный. Маленькая ручка приподнялась.
Он встал и сделал шаг назад, вежливо наклонив голову.
Рука упала на колени, и Верити отвернулась, собирая свои карандаши.
— А, вы их нашли. Я попросил миссис Хенти вернуть их в вашу комнату.
— Так это вы? Благодарю вас, милорд. Я могу вам чем-то помочь, или я здесь мешаю?
— Вовсе нет, — ответил он. — Здесь вы никого не побеспокоите, но я должен отметить, что это дом Ричарда, а также мой. Он относится к вторжению в его личную жизнь ничуть не благосклоннее, чем я. Может быть, вы могли бы найти себе другое место для эскизов вместо библиотеки?
Марк говорил достаточно мягко, но коробка цветных карандашей выскользнула из ее рук. Она автоматически наклонилась, чтобы поднять. Что он сказал? Вторжение в его личную жизнь? «Дом Ричарда, а также мой». Дом Макса и Ричарда. Не ее.
По-видимому, вместо того, чтобы попытаться создать брак, она посягнула на неприкосновенность частной жизни Макса. Она попросту забыла свое место. Боль возникла в глубине и распространилась, разрывая ее обнаженными когтями. Верити сделала глубокий вдох, почти ожидая, что ее грудь разорвется, и выпрямилась. И взглянула ему в лицо, не зная, что сказать. Затем выпалила:
— Я была счастливее в роли вашей любовницы.
— Прошу… прощения? — осторожно переспросил он.
Верити чуть не физически чувствовала, как он шокирован. Отвернувшись, она стала повторять свои слова:
— Я была счастливее в роли вашей…
— Я слышал, что вы сказали!
Нож, вонзившись, горел глубоко внутри ее. Верити ответила:
— Неужели? Тогда это было ваше извинение?
Какая неожиданность!
— Извинение? Ах ты, маленькая…
