Анн Голон - Искушение Анжелики
— Этот мальчик принадлежит своим отцу и матери, — ответила Анжелика. — За него тебе дадут выкуп.
— Но я захватил его в бою.., я хочу иметь белого ребенка в своем вигваме.
— Я не позволю тебе его увести, — сказала Анжелика спокойно и решительно.
И она добавила, чтобы смягчить гнев дикаря:
— Я тебе дам еще кое-что, чтобы не лишить тебя твоей доли добычи… Завтра мы это обсудим.
Помимо этого, ночь прошла без каких-либо других происшествий. Казалось, ничто не напоминало о вчерашнем кровопролитии, о красном зареве пожара, в котором догорала пограничная деревня Брансуик-Фолс.
Как только начало рассветать, кто-то выскочил из кустов. Это была росомаха Вольверина. Она оскалила зубы, но сейчас это было скорее похоже на улыбку. За ней выбежал Кантор, неся на руках спящего ребенка, трехлетнего мальчика, сосавшего во сне палец.
— Я нашел его в деревне, рядом со скальпированной матерью. Она все говорила ему: «Не бойся. Они не сделают тебе ничего плохого», а когда я взял его на руки, закрыла глаза и умерла.
— Это сын Ребекки Тернер, — сказала Джейн Стоугтон. — Бедный малыш! В прошлом году погиб его отец.
Они замолчали, так как к ним приближались четверо индейцев, которые, впрочем, не проявляли никакой враждебности. Уйдя от своих соплеменников и испытывая недоумение перед лицом независимого поведения этих пленных чужеземцев, они были настроены теперь более миролюбиво.
Тот, который претендовал на сына Коруэна, подошел к Кантору и протянул свои руки к маленькому мальчику.
— Отдай его мне, — сказал он. — Отдай его мне. Я все время мечтал иметь белого ребенка в своем вигваме, а твоя мать не захочет отдать мне того, которого я захватил в Невееванике. Отдай мне этого. Ведь у него теперь нет ни отца, ни матери, ни семьи, ни деревни. Зачем он тебе? А я заберу его с собой, сделаю из него охотника и воина, он будет у меня счастлив. Дети все счастливы в наших хижинах.
Он говорил это умоляющим, почти жалостливым голосом.
Пиксарет ночью убедил его, не преминув при этом схитрить, что Анжелика никогда не позволит ему увести с собой юного Самуэла, и, что если он поступит вопреки ее воле, то она превратит его в лося, и он останется таким до конца своих дней.
Раздираемый между страхом уготовить себе столь печальную судьбу и своим законным правом, он считал, что нашел вполне приемлемый выход, решив взять себе маленького сироту, которого спас Кантор.
Анжелика посмотрела на своего сына вопрошающим взглядом.
— — Что ты об этом думаешь, Кантор?
Сама она, действительно, не знала, какое принять решение. При мысли о том, что этого маленького англичанина, этого белого ребенка уведут в глубину лесов, у нее было тяжело на сердце. А с другой стороны, известное чувство справедливости, а также благоразумия, говорило ей, что следует удовлетворить эту столь смиренно высказанную просьбу абенакского воина. Она и без того со вчерашнего дня достаточно успешно водила их за нос. Слишком настойчивое оспаривание их права на «законную» добычу могло, в конце концов, вывести их из терпения.
Ее раздирали сомнения: имела ли она право дать на это свое согласие.
— Что ты думаешь об этом, Кантор?
— Все знают, — сказал юноша, — что белые дети не становятся несчастными, попадая к индейцам. Лучше отдать ему этого, у которого нет больше своей семьи, чем всем нам оказаться с проломленными головами.
Его устами говорила сама мудрость.
Анжелика вспомнила крики отчаяния маленького канадца, племянника Обиньера, когда при обмене пленными его хотели забрать у его ирокезских приемных родителей note 3. Белые дети не были несчастными у индейцев.
Она вопросительно посмотрела на англичан. Но госпожа Коруэн судорожно прижимала к себе своего сына, сознавая, что сейчас решается его судьба. Остальные всем своим видом показывали, что судьба маленького Тернера была им в данных обстоятельствах довольно безразлична. Если бы преподобный Пэтридж был в сознании, то он, может быть, и стал бы протестовать во имя вечного спасения души ребенка. Но он находился в полной прострации.
Правильней было отдать этого сироту индейцу, чем лишать чудом спасшихся Коруэнов их сына.
— Отдай ему ребенка, — тихо сказала Кантору Анжелика.
Поняв, что он получил то, что просил, индеец исполнил несколько ритуальных прыжков, продемонстрировав этим свою признательность.
Потом он протянул свои большие руки и осторожно взял ребенка. Тот без всякого страха посмотрел на склонившееся над ним размалеванное лицо индейца.
Очень довольный тем, что получил, наконец, то, что он так сильно желал, а именно белого ребенка в своей вигвам, воин стал прощаться.
Обменявшись несколькими словами со своими спутниками, он удалился, нежно прижимая к своему ожерелью из медвежьих зубов и христианских крестиков мальчика-еретика, которого он вызволил из когтей этой варварской расы, и из которого он сделает Настоящего Человека…
Кантор рассказал, что, углубившись в лес в поисках лошадей Мопертюи, он вдруг увидел подозрительные силуэты, пробиравшиеся между деревьями.
Воины заметили его и погнались за ним. Чтобы убежать от них, ему пришлось добраться до самого плоскогорья.
Возвратившись назад обходным путем, он услышал звуки сражения. Он приблизился к деревне с большой осторожностью, не желая попасть в руки канадцев и быть использованным в качестве заложника.
Таким образом, он оказался свидетелем отправки на север захваченных в плен англичан. Не увидев среди них своей матери, он сделал вывод, что ей удалось убежать.
— А тебе не могло придти в голову, что меня могли зарезать или скальпировать?
— Нет, не могло! — сказал Кантор, как нечто само собой разумеющееся.
В объятом пожаром Брансуике он встретил Трехпалого из Трехречья. От него он узнал, что госпожа де Пейрак, живая и здоровая, отправилась вместе с группой уцелевших англичан в сторону бухты Сабадахок.
Все, что сейчас здесь произошло во время передачи индейцу маленького мальчика, доказывало, что до нового приказа индейцы оставляли за Анжеликой известную свободу в принятии решений относительно всех пленных. Все это казалось очень странным, — ведь после нападения на английскую деревню прошло лишь несколько часов, — по соответствовало изменчивому мышлению дикарей.
Анжелика силой своей воли направила это мышление как бы по другому пути. Они, казалось, забыли о причинах сражения, которое происходило накануне. И то, как они вели себя с ней и с этими глупыми, с их точки зрения, англичанами, показывало, что им очень любопытно узнать, что же будет дальше.
Тем не менее, Пиксарет считал необходимым напоминать о некоторых важных принципах.
