Мэйдлин Брент - Зловещий брак
Я прикусила губу.
— За тобой может быть слежка, Дэниел?
Он пожал плечами.
— Я уверен, что ямайские власти подумали, что я утонул, но они по правилам должны были послать описание моей внешности во все британские владения, за исключением, может быть, необитаемых побережий и островов. Везде, кроме Ямайки, за год это забудется… а на Ямайку мы никогда не вернемся.
Я накинула на штурвал петлю и пошла уравновесить парус. Затем подошла к Дэниелу. Ветер раздувал мою одежду, которая была мне велика.
— Не думаю, что нам придется много общаться с людьми, — сказала я, — кроме случаев, когда мы захотим немного подзаработать перевозкой грузов с одного острова на другой. Но и тогда мне лучше не раскрывать рта в присутствии людей. Мой акцент может вызвать их любопытство.
— Если только вы не начнете говорить на ямайско-креольском наречии, мисс… Кейси. А вы умеете это делать великолепно. Я слышал, как Мэй смеялась от души, когда вы подражали.
Это была правда. Я вновь подошла к рулю. Мне пришло в голову, что и руки мои, и лицо уже достаточно загорели и обветрились, чего не могла бы позволить себе ни одна английская леди. Даже теперь уже я могу сойти за девушку испанского или португальского происхождения, с примесью северо-европейской или американской крови: это как-то объяснит не черный цвет моих волос. В Вест-Индии встречались всякого рода смешанные браки, поэтому моя внешность не привлекла бы внимания, пока я не заговорила бы как воспитанная англичанка. Однако выдавать себя за родственницу Дэниела я никак не могла: во мне не было китайской крови.
— Дэниел, если нам когда-либо придется объяснять степень нашего родства, я думаю, лучше всего подойдет легенда о том, что на одном из островов ты купил креольскую девушку у отца-пьяницы за несколько мешков копры. Что-нибудь в этом роде.
Нескольких минут он молчал, сконцентрировавшись на работе, а затем неохотно ответил:
— Да. Если люди подумают, что вы — моя женщина, они не обратят на вас много внимания.
— Именно этого я и хочу, Дэниел. Чтобы на меня не обращали внимания мужчины. — Внезапно я ощутила, что дрожу от внутреннего отвращения. — Я стану говорить по-креольски, но только, когда ты ко мне обратишься. И я буду называть тебя… постой-ка. Я стану называть тебя Габнор — Господин.
Это слово, переводящееся с пиджин-инглиш как «господин», напомнило мне один фрагмент былой жизни. Я еду по дороге через Ферн Галли с Чедом Локхартом, человеком со странным опущенным веком, и цитирую ему местную пословицу: «Раб может видеть господина, когда захочет». Когда-нибудь, я спрошу у Дэниела об этом англичанине, подумала я, и о свитке в бамбуковой трости, и о золотой монете или медальоне. Теперь весь мой мир изменился — и это уже не так важно. Мир в ближайшем будущем будет состоять для нас из неба и моря; из ветра, дождя и солнца; из луны и звезд; из недолгого ощущения тверди под ногами на островах-пристанях; из случайных торговых контактов с людьми в деревеньках и в крошечных портах; и из нашего постоянного жилища — маленькой шхуны по имени «Кейси».
Вот наш мир в будущем, и он никогда не соприкоснется с миром незнакомца из Англии с дымчато-серыми глазами. Так я думала. Но я забыла о том, что Чед Локхарт называл себя излюбленной жертвой иногда злобной, иногда причудливой Судьбы.
* * *Мы с Дэниелом долго не говорили о той ужасной ночи в Диаболо-Холле. К тому времени, когда мы впервые заговорили об этом, мы прошли Подветренные и Наветренные острова и продолжили свой путь на запад, держа в поле зрения на юге очертания Венесуэльского берега. И вот мы подошли к Арубе. Это был голландский доминион, хотя большинство населения составляли местные этнические группы индейцев. Здесь мы продали небольшой груз кокосовых орехов, которые мы два дня подряд собирали на необитаемом острове из группы Лос-Рок. В деревне, где мы продавали орехи, Дэниел нашел себе работу по ремонту лодок-каноэ, за которую, как и за орехи, нам заплатили золотом, но не монетами, а двумя маленькими самородками: на этом скалистом острове добывалось золото.
Из деревни мы двинулись в песчаную бухточку, встали на якорь и приплыли на берег на маленькой лодочке, которую Дэниел купил в Гваделупе, чтобы восполнить потерю. Ее нужно было заново конопатить, и этим делом удобнее было заняться на берегу, чем на палубе «Кейси». Он чесал коноплю, пока я разводила огонь для плавления смолы. Рыболовная стрела лежала рядом, потому что мы собирались поймать рыбу на обед, прежде чем вернуться на борт «Кейси». Эта стрела была сделана из бамбукового черенка, расплющенного стального болта, заостренного в листообразный наконечник. Все время, пока мы плыли по Карибскому морю, Дэниел ни разу ни пытался изготовить такой стрелы. Возможно, чтобы не вызывать неприятных воспоминаний.
Я сидела на корточках возле костра, подбрасывая в него просмоленные охапки кокосового очеса, и неожиданно для самой себя спросила:
— Каким образом ты попал тогда в Диаболо-Холл, Габнор? — Я теперь обращалась к нему только так, даже когда мы были одни.
Не отвлекаясь от своей работы, он ответил:
— Я поехал поездом в Кингстон, чтобы забрать свое копье из ремонтных мастерских Подразделения морской артиллерии. Они обещали мне отточить его на токарном станке в обмен на работу ныряльщика, которую я для них сделал. Буря началась еще до прибытия поезда в Эвартон. Мы приехали поздно. Я забрал Шенг По из платной конюшни, где его оставлял. Буря была страшная. После мили пути я решил заехать в Диаболо-Холл — к прислуге — и спросить разрешения дворецкого остановиться в конюшне или в одном из домиков, переждать грозу. Я думал, что он не откажет мне, зная, что я много лет служил хозяйке. Но, только войдя в ворота, я увидел вас… и его… Оливера Фоя. Он шел на вас с дубинкой.
Он замолчал.
— Смола скоро будет готова, Габнор. Если у тебя есть еще один инструмент, я могу помочь конопатить, — я решила переменить тему.
Мы больше не говорили в тот вечер о прошлом. К тому времени, как мы завершили свое первое путешествие через всю Вест-Индию к Арубе, мы начали привыкать к этому образу жизни. Но в третье лето случилось несчастье.
Я узнала, что с того момента, как Дэниел решил покинуть Ямайку, он втихомолку распродавал все, что не хотел брать с собой. Поэтому в деньгах мы не особенно нуждались.
В Гваделупе, пока я оставалась на борту, он сошел на берег и купил лодку. Он также купил мне одежду, рубашки и брюки, носки и ботинки, джерси и непромокаемый плащ — все мальчикового размера. Отныне моим нижним бельем стали короткие хлопковые подштанники, такие же, как он носил сам — но также мальчишечьего размера.
