Барбара Картленд - Ангел в сетях порока
Не сочти меня за демагога, однако, на мой взгляд, в наше время деньги можно использовать не только во благо, но и решительно во вред.
Поэтому я хочу, Максина, чтобы в оставшееся у тебя время ты хорошенько обдумала, как собираешься тратить свои деньги.
Как только ты выйдешь замуж, капитал сразу же перейдет к тебе. Я надеюсь, ты выберешь человека, который поможет тебе тратить деньги мудро и с пользой.
Раз мы заговорили о браке, я хочу предупредить тебя — есть очень много мужчин, готовых хоть сейчас жениться на девушке с собственным капиталом, особенно столь привлекательной, как ты.
Я хочу, чтобы ты выбирала друзей весьма тщательно и лишь после того, как полностью удостоверишься в искренности их отношения к тебе.
Я очень серьезно ответила «да», пообещала быть крайне осторожной, обдумать все, что сказал дядюшка Лайонел, и добавила:
— Скажите, дядюшка Лайонел, сколько я получу? Мне хотелось бы знать.
— Если правительство в ближайшее время не повысит подоходный налог, — сказал он, — ты по достижении двадцати одного года будешь иметь около двенадцати тысяч фунтов в год. А пока я намерен выделять тебе по четыре тысячи в год на туалеты и развлечения.
Мне, разумеется, эти суммы показались астрономическими. Я была потрясена. Кто бы мог подумать, что я стану такой богатой.
Я взволнована и в то же время немножко напугана: как бы в самом деле не натворить зла, как предупреждал дядюшка Лайонел.
Я вернулась в гостиную, растерянная и подавленная, но Алек скоро опять меня рассмешил.
Пришли один-два гостя, и Алек их тоже весьма позабавил и, по-моему, понравился тетушке Дороти.
Я очень рада, если это действительно так, потому что тогда он сможет часто бывать у нас. А общаться с Алеком одно удовольствие!
* * *Не пойму, что со мной происходит. Я сердита и всем недовольна.
Вместо того чтобы радоваться жизни, я пребываю в каком-то унынии. Погода дивная, я бываю в приятных компаниях, жду поездки в Аскот[20], тетушка Дороти накупила мне изумительнейших нарядов. Чего еще? А я все хандрю.
Жутко глупо!
Может быть, переутомилась? Но чувствую себя превосходно, если поздно ложусь, сплю почти до второго завтрака, так что причина вовсе не в моем здоровье.
Хотелось бы знать, что в действительности думает обо мне Алек. Он жутко мил, сыплет комплиментами, но мне хочется более глубоких отношений.
Похоже, мне никогда с ним не сблизиться — нет, это не то слово, — никогда не проникнуть в его внутренний мир.
Мы хохочем и болтаем, точно так же, как в первый вечер нашего знакомства. Он врывается в дом и заявляет:
— Дорогая, какое счастье лицезреть вас!
Потом начинает рассказывать что-то совершенно фантастическое, я слушаю его и думаю, до чего он мил и как мне нравится с ним дружить.
Но все этим и ограничивается, а мне хочется большего, я хочу, чтобы Алек влюбился в меня и проявил эту любовь.
Иногда мне кажется, что ему тоже этого хочется.
Тем более что у нас столько теперь возможностей для этого — мы вместе ездим в автомобиле, вместе сидим на балконе на танцах и даже гуляем в саду при лунном свете.
Алек всегда называет меня «дорогая» и держит за руку, но он не сделал ни одной попытки поцеловать меня или вложить в слово «дорогая» его истинный смысл.
В конце концов, важны не сами слова, а то, что человек хочет ими выразить. «Дорогая» в устах Алека не имеет фактически никакого смысла.
В компании старших все называют друг друга «дорогая» или «дорогой», но за этим ничего не стоит…
Не знаю… Хорошо бы не переживать так по каждому поводу.
Вчера вечером я была в доме у Моны. Тетушка Дороти не поехала, так как сочла присутствие матери Моны вполне достаточным, а отправилась в «Эмбасси», где ее ждало свидание с молодым человеком.
В итоге у Моны я появилась одна и обнаружила всех знакомых, в том числе, разумеется, и Алека, которого, уверена, Мона позвала специально для меня.
За столом мы сидели рядом, а потом начались импровизированные танцы под электрический граммофон — последняя новинка на сегодняшний день.
Присутствовали пар двадцать пять, однако ужина как такового не предполагалось, одни сандвичи да яичница с беконом.
Я прекрасно провела время и где-то около трех стана собираться домой.
Меня ждал автомобиль, и Алек сказал:
— Я поеду с вами, Максина. Ваш шофер сможет потом подбросить меня до дому? Живу я неподалеку.
Я сказала, конечно, подбросит, и мы оказались наедине в большом «роллсе» дядюшки Лайонела.
Ночь была тиха, улицы пустынны, и, укутав колени большим меховым покрывалом, я почувствована себя почти счастливой.
Алек взял меня под руку, и я прижалась к нему как можно ближе.
— Устали, дорогая? — спросил он.
— Немножко, — ответила я, — но мне так хорошо!
Он сжал мои пальцы, и я незаметно бросила на него взгляд: он не смотрел на меня, а глядел прямо перед собой, так что на фоне бокового стекла четко вырисовывался его профиль.
Да, он действительно чертовски красив, и я не удержалась — теперь ненавижу себя за это! — и, чуть склонив голову, положила ее ему на плечо.
Алеку ничего не стоило наклониться и поцеловать меня, но почему-то он этого не сделал.
Я почувствовала холод разочарования, и что-то теплое, доверчивое, возникшее в моей душе, незаметно исчезло.
И прежде чем я поняла, что произошло, машина затормозила и мы вышли. Я услышала веселый голос Алека:
— Доброй ночи и приятных снов, красавица! Утром я вам позвоню.
Я легла в постель, испытывая самые противоречивые чувства. Почему же он меня не поцеловал? Ведь он должен был знать, что я очень хочу этого!
* * *Гарри привел меня в бешенство. Не понимаю, как я раньше могла считать его милым. По-моему, он назойлив, нахален и вообще скотина.
Все это началось со вчерашнего дня.
Мы приятнейшим образом позавтракали в «Ритце» с Моной, которая мне действительно очень нравится. Она необыкновенно красива, особенно когда не пытается одеваться на манер своей матери.
Там был Алек и друг Моны, симпатичный морской офицер. Алек обращался со мной очень нежно, и я опять почувствовала в себе готовность быть счастливой.
После завтрака мы какое-то время сидели в холле, а потом Мона с приятелем пошли в кино.
Алек обнаружил прелестное местечко в углу, под финиковой пальмой, где стояли два массивных кресла. Вот где можно было спрятаться от посторонних глаз. Мы уселись и заговорили. Сначала это была обычная светская болтовня. Но вдруг Алек стал очень серьезным и рассказал мне, до чего его угнетает безденежье.
