Тереза Медейрос - Ваша до рассвета
Саманта откинулась на спинку стула, странное спокойствие овладело ей.
– Тогда почему вы просто не покончите с этим и не застрелитесь? Когда вы сделаете это, я вызову миссис Филпот, чтобы она все убрала.
Губы Габриэля напряглись, и он еще крепче сжал пистолет.
– Вперед. Покончите с этим, – потребовала она, в ее голосе возрастали сила и страсть. – Но я точно могу вам сказать, что жалеете себя только вы сами. Некоторые мужчины все еще не вернулись с войны домой. А некоторые никогда и не вернутся. Другие потеряли и руки и ноги. Они просят милостыню в сточных канавах, их форма и гордость стали лохмотьями. Над ними смеются, на них наступают, и единственная надежда, которая у них есть – что какой–нибудь незнакомец с унцией христианского милосердия в душе бросит полпенса в их оловянную плошку. А вы сидите в роскоши и дуетесь, каждая ваша прихоть исполняется вашими слугами, которые все еще смотрят на вас так, словно это вы повесили на небо луну. – Саманта встала, благодарная, что он не может видеть блестящие в ее глазах слезы. – Вы были правы, милорд. Те мужчины – герои, а вы нет. Вы всего лишь малодушный и жалкий трус, который боится умереть, но еще больше боится жить!
Она была почти уверена, что он поднимет пистолет и выстрелит в нее. Она не думала, что он поднимется и начнет обходить вокруг стола. И хотя его поступь была такой же уверенной, что и руки совсем недавно, ликер добавил его походке самодовольную развязность. Она думала, что дикий зверь, с которым она столкнулась в свой первый день в Ферчайлд–Парке, побежден, но сейчас поняла, что он только дремал за тяжелыми веками Габриэля, ожидая, когда снова учует запах своей добычи.
Его ноздри стали раздуваться, когда он добрался до нее. И хотя она могла легко ускользнуть от него, что–то в его лице ее остановило. Он схватил ее за плечи и грубым движением привлек к себе.
– Вы ведь не были полностью честны со мной, а, моя дорогая мисс Викершем? – Ее сердце едва не остановилось, а он продолжил. – Ведь вы выбрали эту работу из–за своего всеподавляющего сострадания к любимому мужчине. Вы потеряли кого–то на войне, не так ли? Кто это был? Ваш отец? Брат? – Он опустил голову, и его теплое дыхание, приправленное скотчем, коснулось ее лица, заставляя ее почувствовать себя такой же опьяненной и безрассудной, как и он. – Или это был ваш любовник? – Вышедшее из его красиво вылепленных губ слово было одновременно язвительным и ласкающим.
– Скажу только, что не вы один пытаетесь искупить свои грехи.
Его смех стал насмешкой для них обоих.
– Что такой образец добродетели может знать о грехе?
– Больше, чем вы думаете, – прошептала она, отворачиваясь.
Его нос коснулся ее нежной щеки, хотя она не могла сказать, случайно или намеренно. Без преграды, создаваемой ее очками, она чувствовала себя очень уязвимой.
– Вы стараетесь убедить меня продолжать жить, но так и не предложили ни одной причины, ради чего мне это делать. – Он встряхнул ее, его руки не собирались ее отпускать, а голос был тверд. – Вы можете сделать это, мисс Викершем? Вы можете привести мне хотя бы одну причину, зачем я должен жить?
Саманта не знала, может или нет. Но когда она повернула голову, чтобы ответить, их губы соприкоснулись. И он поцеловал ее, накрывая ртом и проводя сладким жаром своего языка по ее губам, пока они не разъединились с тихим звуком полустона–полувыдоха. В нетерпеливом ожидании ее капитуляции, он с силой притянул ее к себе, чувствуя вкус скотча, желания и опасности.
Ее глаза медленно закрылись, опуская их на один уровень. В обольстительном объятии темноты ее поддерживали только его руки, только жар его рта согревал ее, только хрипловатая музыка его стона заставляла все ее чувства вальсировать. Когда его язык грубо ворвался в мягкость ее рта, в ушах Саманты бешено застучал пульс, отмечая каждый удар ее сердца, каждое мгновение, каждое разочарование. Его руки соскользнули с ее плеч на спину, притягивая до тех пор, пока ее груди не коснулись его твердой груди. Она обняла его одной рукой за шею, изо всех сил стараясь ответить на каждое отчаянное требование его рта своим.
Как она могла спасти его, если она не может спасти даже себя?
Она чувствовала, что спустилась в темноту вместе с ним, и отчаянно желала капитулировать и телом и душой. Возможно, он и утверждал, что приговорен к смерти, но между ними переливалась жизнь. Жизнь в виде древнего танца соединенных языков. Жизнь в виде непреодолимого тянущего ощущения в ее лоно и сладострастной боли между бедер. Жизнь, пульсирующая на мягкости ее живота через поношенный хлопок ночной рубашки.
– Святой Христос! – выругался он, вырываясь из ее рук.
Потеряв его поддержку, Саманте пришлось опереться руками на стол за своей спиной, чтобы не упасть. Ее глаза открылись, и она с трудом удержалась от того, чтобы прикрыть их рукой. Выйдя из восхитительной тени поцелуя Габриэля, она внезапно поняла, что даже слабеющий свет от камина кажется ей слишком резким.
Стараясь отдышаться, она повернулась и увидела, что Габриэль на ощупь обходит вокруг стола. Его руки теперь не были такими уж уверенными. Они уронили на пол пузырек чернил и нож для писем с медной ручкой, а потом накрыли пистолет. Когда он сгреб рукой оружие, его выражение лица было самым решительным, из тех, что она когда–либо видела, и придушенный крик застрял в горле Саманты.
Но он просто потянулся через стол к ней. Нащупал ее руку и вложил в нее оружие. Уходите, – скомандовал он сквозь стиснутые зубы, смыкая ее пальцы на пистолете. Когда она заколебалась, он толкнул ее к двери и повысил голос до крика.
– Уходите немедленно! Оставьте меня одного!
Бросив потрясенный взгляд через плечо, Саманта завернула пистолет в подол своей ночной рубашки и выбежала из библиотеки.
Глава 10
«Моя дорогая Сесиль,
Вы уже решили, какое из моих достоинств интригует Вас больше – моя робость или мое смирение?..»
* * *
Услышав приглушенный удар, Саманта резко села на кровати в испуге, что это отдаленный звук пистолетного выстрела.
– Мисс Викершем? Вы не спите?
Беквит снова постучал в дверь, и она прижала руку к груди, пытаясь унять бешено бьющееся сердце. Оглянувшись на свой сундучок в углу, она вспомнила, что пистолет Габриэля теперь глубоко похоронен в нем, рядом со связкой писем.
Она отбросила одеяла и встала с постели, на ходу надевая очки. После того, как Габриэль отослал ее, она провела остаток ночи, свернувшись в несчастный клубочек и убеждая себя, что только идиотка может оставить его одного в таком состоянии. Она провалилась в тяжелый сон без сновидений только перед самым рассветом, от полного нервного истощения.
