Барбара Картленд - Скверный маркиз
— В таком случае вы должны мне кое-что обещать!
— Что же?..
— Что вы, единожды совершивши такую глупость, какую собираетесь совершить сейчас на моих глазах, никогда больше не попытаетесь повторить ее! Допустим, сейчас я могу проследить за вами… А в будущем, если у вас возникнут какие-то неприятности, если что-нибудь с вами случится, если вас напугает кто-то — смело приходите ко мне, и, клянусь, я сумею вас защитить!
Орелия удивленно — а точнее будет сказать, ошарашенно — взглянула на маркиза, и не только из-за этих его слов, нет! Ее поразило, с какой силой и искренностью он произнес их. Так маркиз еще никогда с ней не говорил — он не поддразнивал ее, не насмехался над ней, не был циничен… Его слова, казалось, вырвались из самого сердца!
Он наклонился к ней — так, что его лицо было совсем близко. Их глаза встретились, и оба почувствовали нечто странное, невыразимое словами. Он как будто взял ее в плен своим взглядом, и ей хотелось остаться в его власти, таким завораживающим и магнетическим был этот взгляд. Он словно завладел ее душой, она не могла от него оторваться… Но тут на каминную решетку упал уголек, и этот звук заставил их вздрогнуть, хрупкое волшебство рассеялось и улетучилось. Орелия отвернулась, для чего, правда, ей потребовалось почти сверхъестественное усилие…
— Обещайте же мне, — повторил маркиз до странности изменившимся голосом.
— Обещаю…
— И… Вы все же останетесь в моем доме, — властно заявил он после этого. — А я поговорю с лордом Ротертоном. Больше он вас не потревожит, клянусь. Я сообщу также ее сиятельству, что проблема, связанная с ним, безоговорочно решена. И, Орелия, попытайтесь развеселиться! Весь бомонд только и делает, что жужжит о вашей красоте, прелести и обаянии…
— О моей красоте и моем обаянии? — смутилась Орелия.
— Неужели же вы действительно так скромны? — В голосе маркиза снова зазвучала так знакомая ей нотка насмешки. Она прикусила губу.
— Я… просто не думала, что… меня вообще… кто-то заметил…
Он взглянул на нее с едва заметной усмешкой — на ее локоны, сияющие в отблесках огня, порозовевшие щеки, в ее потемневшие, но уже не такие тревожные, как некоторое время назад, глаза, хотя взгляд их был еще пугливым и настороженным…
— Вы очень хороши, Орелия, — каким-то бархатным голосом проговорил маркиз, — неужели вы до сих пор этого так и не поняли?
— Вы… на самом деле… так… считаете? — спросила она с горячим волнением.
— Да, так я и считаю… Вы несравненно прекрасны…
Орелии очень хотелось взглянуть на него, но она внезапно ощутила странную робость и перевела взгляд на огонь. Опять между ними повисло молчание.
— Знаете, а у меня есть для вас новость, — прервал тишину маркиз. — Сегодня я получил письмо от Руперта — очень жизнерадостное и взволнованное, таких я от него сроду не получал! Представьте, он в полном восторге от своего полка, и командир уже отличает его среди прочих.
— О, как это все замечательно! — обрадовалась Орелия. — Я была просто уверена, что если он найдет свое место в жизни, то его поведение станет совсем другим! Он добрый и благородный! Просто он очень податливый и внушаемый… Легко поддается влиянию…
— Вы так говорите о нем, словно его усыновили… Но, пожалуй, в какой-то степени так оно и есть. Однако мне трудно понять, как вам удалось, такой маленькой, молодой и неопытной, справиться с беспутным молодым человеком, и, признаюсь, вы оказались совершенно правы в своем понимании, что именно ему нужно.
— Но это вы осуществили его заветное желание!
— Благодаря вашей настойчивости. Вы оказались непобедимым противником, Орелия!
— А теперь вы меня дразните! — опять смутилась она. — Я боролась за Руперта лишь потому, что очень уж невыносимо было видеть его таким несчастным, в таком отчаянье, запутавшимся, ведь все, что с ним случилось, могло погубить его навсегда…
— Но таких людей в мире великое множество, и обычно все их несчастья — плод их собственной глупости!
— Не думаю, что вы абсолютно правы. В большинстве случаев люди несчастны потому, что им не с кем поговорить, не к кому обратиться за помощью! — горячо возразила маркизу Орелия.
— Очень утешительная декларация, — снова весьма насмешливо ввернул тот. — То, что вам удалось решить проблему Руперта, вовсе не означает, что все так просто решается и в других случаях.
— Разумеется, не означает! Все люди разные, а все же главное, что заставляет мужчину становиться на путь преступления, а женщину делает непоправимо несчастной, так это отсутствие в их жизни всего того, что приносит удовлетворение всем людям на земле без исключения…
— …и что можно выразить одним словом — «деньги»! — опять вклинил маркиз свое замечание.
— Неужели вы действительно так думаете? — огорченная, воскликнула Орелия. — О, да! Я знаю, есть люди, которые могут красть и даже убивать из-за денег, но есть у человечества и другие потребности, которые куда их важнее… Я знала семьи, живущие на грани нищеты, они голодают, и тем не менее только из-за того, что они все вместе, благодаря родственным узам между родителями и детьми, любви, соединяющей их, они могут назвать себя по-настоящему счастливыми, в том смысле, какой мы обычно вкладываем в слово «счастье».
— И каким же образом вы это поняли? — Насмешливости в его вопросе не было, скорее в нем звучало немалое удивление.
— Я была знакома кое с кем из этих людей… Они страдали, но они и любили…
— В вашем поместье Морден? Рядом в деревне?
— Не только, но и там тоже…
— А мне, Орелия, не верится, что такое небольшое селение могло обеспечить вам столь богатый жизненный опыт!
Орелия ничего ему не ответила, а просто смотрела на языки пламени, пляшущие в камине, и маркиз спустя минуту заговорил снова:
— Что ж… Если вам все же ведома панацея от всех зол, то… что вы скажете… обо мне? Вы верите, что, если бы знали меня раньше, когда я был, ну, скажем, в возрасте Руперта, вы могли бы спасти меня от меня самого, от того, кто «честно заслужил» потом прозвище Скверный Маркиз?
Сейчас маркиз, как показалось Орелии, явно ее вышучивал, но она устремила на него очень серьезный взгляд и проговорила:
— Да… человека можно спасти… если те, кто рядом, любят его. — При этих ее словах маркиз плотно сжал губы. — Особенно когда он еще ребенок…
Складки и незаметные днем морщины на лице маркиза стали грубее, подсвеченные каминным огнем, и он ответил, как показалось ей, с вызовом:
— Таких рядом не было, но вы полагаете, что данное обстоятельство уже является ключом к тайным извивам моей души?
