Перстенёк с бирюзой (СИ) - Шубникова Лариса

На подворье-то суета: боярыня принялась к празднику уготавливаться. Норов радовался хозяйскому пригляду, да примечал – народцу тоже по сердцу. Такие хлопоты завсегда отрадны. С того и бегали работные, перешучивались промеж себя, и дело спорилось.

– Лепот-а-а-а... – дедок поднял лицо к небу, вздохнул глубоко. – Вадька, глянь, вёдро. Вскоре ладей ждать, а с ними и прибытка.

– Всякий год ты вещаешь, и всякий раз не в бровь, а в глаз, – Норов глядел на писаря. – Никешка, какой же тебе подарок?

Сошли оба с приступок и двинулись к воротам, за ними безо всякого указа потянулись два ражих воя. На улицу вышли чин чином, да пошагали промеж домков, глядя на зелень, что едва проклюнулась, взвилась дымкой над деревами, украсила городище.

– Какой подарок, Вадим... – дедок пошамкал губами. – Женись, то и радость мне будет.

Норов кивал людишкам, какие встречались по пути, кланялись, а сам раздумывал. Время спустя, ответил писарю:

– Женюсь к осени.

Никеша едва не споткнулся, но оправился быстро и подскочил козлом к боярину:

– Иди ты! На ком? Где сыскал дурищу, чтоб за тебя, изувера, пошла?

– Где надо, там и сыскал, тебя не спросил, – Вадим поглядел на дедка сверху вниз.

– А зря не спросил! Я всяко поумнее тебя буду! – дед от любопытства едва не подскакивал.

– Да ну-у-у-у, – Норов остановился и взялся за опояску. – Ты вот, умный, чего ж не оженился? Никешка, а ведь и теперь еще не поздно, ты вон проворный, скачешь лягухой. Ты шепни, есть кто на примете? Я б сватать для тебя пошел.

– Далече ходить не надо, – писарь поправил шапку. – Я б Настасью Петровну сватал. Жаль, годами мы с ней разошлись, а так бы я ух! Ведь девица добрая, умишком проворная. Счет ведет так, что не поспеваю за ней. И ко мне с уважением. Тоскливо ей тут, уж сколь дён улыбки от нее не видал. Не захворала, нет? – дед глядел на Норова жалобно. – Ты спроси у тётки-то, чай, расскажет, что стряслось.

Норов кулаки сжал до хруста, зубы стиснул:

– Спрошу, – только и сказал, да двинулся к подворью Семёна-торговца.

Домок его стоял близ крепостных ворот бок о бок с ратной избой. Двор невелик, хозяйство мало, да и сам хозяин куда как незаметен. Но знал Норов, что богаче Сёмки в Порубежном не было. Скупал добычу у воев после походов, да торговал со всей округой, добирался и до княжьего городища.

– Семён, здрав будь, – Вадим ступил на крыльцо справного домка. – Дело к тебе.

– Здрав будь, – хозяин поклонился, обрадовался. – Ступай в гридню, боярин, всякое дело сделаем.

В сенях Норов столкнулся с девкой-холопкой: та метнулась с пути. В гридне перекрестился на образ в углу, да сел на лавку, зная повадку Семёна не идти за гостем, а сразу товар доставать из схрона.

– Вот, гляди, – Сёмен вошел, поставил коробок хитрый на стол. – Боярыне к празднику? Так сыщешь. Много разного. Да и боярышне светлой подарок найдешь.

– Светлой? – Норов и спрашивать не хотел, само с языка соскочило.

– Светлой, – Семён уселся напротив, заулыбался. – Намедни видал ее, шла в церкву. Глаза светят, сама светится. Малость печальная, но у девиц завсегда слезливое на уме.

Если Норов не взвыл, то только по воинской выправке, что учила терпению да воле. Насупился, потянулся открыть коробок, а там чего только нет: навеси, колечки, бусы. Средь прочего в глаза бросились тяжелые колты* литого золота. Норов и думать не стал, указал на них:

– Эти.

Потом взялся за серьги с бирюзой, а под ними увидал....Настасьин перстенёк.

– Откуда? – Норов взял колечко небогатое и протянул Семёну.

– Боярин, так уговорились мы, ты не пытаешь откуль, а я тебе мзду за всякий месяц, – хозяин привстал с лавки.

– Сядь, – Вадим лишь бровь изогнул, и Сёмен к лавке прилип. – Говори. Иной тут случай.

Дед Никеша, что устроился на сундуке возле двери, крякнул, но смолчал. А Сёмен утер пот со лба и принялся рассказывать:

– Ну, коли иной... Лёха Журов проигрался Кузину в зернь, тот должок мне перепродал, а утресь Лёшка и расчелся, еще и в прибытке остался. Прискакал с рассветом, морда довольная.

Норов вздрогнул, но лицо удержал, даром, что по спине холодок прошелся. А как иначе? Вечор видел на Насте перстенёк, а утром он уж у Алексея. Ночью отдала? Или выкрал? А как скрал, если кольцо завсегда на руке?

Скрутило злобой, обидой, да так, хоть круши все вокруг! Но сдержался, разумея – хозяин-то ни при чем.

– Колты возьму, серьги с бирюзой и вот его, – собрал все в горсть и потянулся к опояске за деньгой. – О разговоре нашем молчи. Вызнаю, что языком чешешь, не взыщи.

– Боярин, да когда ж я трепался? – Семён наново утер пот со лба.

– Тебе в расчет, – Вадим кинул на стол злата. – Будет с тебя иль мало?

– Будет, Вадим Алексеич, не обидел, – хозяин поклонился.

Норов едва дверь не сшиб, пока шел вон. На подворье остановился и обернулся к Никеше:

– Молчи.

– Молчу, Вадим, – вздохнул дедок.

За воротами боярин без раздумий повернул к ратной избе, взошел по приступкам, принял поклоны воев:

– Журов где?

– Тут, – Алексей выскочил из большой гридни, выпрямился, глядя на Норова.

– Ступай за мной, – и повел парня в проулок, туда, где две глухие стены сходились с большой крепостной. В углу остановился, огляделся, и никого не приметив, ухватил пригожего одной рукой за грудки: – Откуда? – сунул в нос перстень.

Алексей затрепыхался, взялся скинуть боярскую руку, что крепко держала за рубаху.

– Вадим Алексеич, ты что? – хрипел.

– Откуда? – Норов прихватил сильнее.

Журов сглотнул, огляделся тревожно.

– Подмоги не жди, – Норов давил голосом.

– От боярышни... – признался вой.

– С чего подарок такой?

– Боярин, пощади, – Алексей сник.

– Скажешь все, пощажу.

– Сама отдала, просила свезти ее в княжье городище к попу тамошнему.

– Почему тебя просила? – Норов ответа слушать не хотел, боялся порешить парня на месте.

– Я звал, – задыхался Журов. – Венчаться хотел.

Вадимово сердце пропустило удар, другой, а уж потом заволокло все кровавой злобной пеленой:

– Как посмел? – шипел змеем. – Боярышню? Ты, паскуда, Гуляевскую дочь чести лишил, так на моем подворье новую искать принялся?

– Боярин, – зашептал Алексей сбивчиво. – Не трогал, вот те крест. Сама она просила свезти ее!

– Тебя, гнида, просила венчаться? – Норов не удержался и сунул под дых вою.

– Христом богом клянусь, не просила, – выдохнул Алексей, скривился от боли. – Отлуп дала.

Норову чуть полегчало, но злоба вилась в нем нешуточная:

– Отвечай, как на духу, с чего полез к боярышне? Врать не моги.

– Приданое... Слыхал, что тётка сулила за ней деньгу дать, кто б не посватался. Я в сенях караулил, подслушал. Звал ее в окошко выглядывать, не стала. А вечор сама окликнула и согласилась ехать.

– Когда везти обещался? – Вадимова рука крепче сжала горло паскудника.

– Сегодня по темени, – Алексей обмяк, едва по стене не сполз.

– Где уговорились?

– В закутке у дальнего сарая.

Норов глядел на парня, все порешить не мог, что с ним сотворить, а сердце-то само подсказало. Ударил крепенько по ребрам за Глашку и добавил что есть сил по сопатке – за Настасью.

– За ворота иди и не возвращайся. Вызнаю, что трешься у Порубежного, подвешу за ногу на забороле, – смотрел, как парень кровью умывается, сползает по стене в грязь. – Коня брать не дозволяю, меч тут оставишь, опозорил ты воинское братство. И помни, я тебя везде настигну, если вздумаешь паскудства творить. Пшёл! – и добавил сапогом под бок, будто пса шелудивого выгонял.

Алексей поднялся и пошел, шатаясь, к воротам, Норов – за ним. Поравнялись с дозорными, те если и удивились, то слова не сказали: боярин бровь гнул, а то страшно. Когда уж скрипнули запоры за паскудником, Вадим очухался, оправил опояску, за которой спрятал подарки, и пошел к Бориске Сумятину. Домой не хотелось, боле того, опасался Норов не удержаться и призвать к ответу кудрявую.