Клод Фер - Уйти от погони, или Повелитель снов
Мужчина что-то пробурчал недовольное, послышались удаляющиеся шаги. И вовремя. Ибо я едва не вскрикнула, увидев, что подо мной лежит уже не прежняя голубоглазая чернокудрая красавица сорока лет с роскошным белым телом и основательным бюстом, а старая, едва ли не восьмидесятилетняя старуха с впалым беззубым ртом, с покрытыми бельмами глазами, с темной, словно после сильного загара, кожей. Между сухих корявых ног ее торчали две корявые лапы черного дерева.
Так я потеряла Юлию. Теперь уже навсегда…
3Нет, я не поторопилась с убийством служанки. Юлия молодела стремительно, настолько быстро, что это было видно простым глазом. По-видимому, Повелитель снов и Мшаваматши торопились, боясь, что могут быть обнаружены мной. Они решили ускорить омоложение моей служанки. Выход был – и я его нашла: убила служанку.
Теперь до первого сна я была в безопасности. Но только со стороны главных врагов. Новая беда подстерегала меня в виде мертвого тела служанки, лежащего в комнате, которую сняли для меня. Это она нанимала эту квартиру и срядилась с хозяином дома об уплате, беседовала с его кухаркой и прочими слугами, живущими, как оказалось, в деревянной пристройке во дворе довольно большом, заставленном хромыми телегами, ибо хозяин дома ко всему прочему оказался и колесником. Утром жители первого этажа дома – семья колесника, его кухарка и подмастерья – будут ждать Юлию, которая потребовала к моему столу приготовить парного молока со свежей булочкой и свежим маслом, а также несколько стебельков петрушки и вареное всмятку яйцо – обычный мой завтрак. Если за всем этим приду я сама, возникнет неловкость, которую потом никто не забудет. Да и от трупа надо избавиться, пока не завонял. По всему видно, сделать это надо сейчас…
Я сняла свое платье с плечиков, которые висели на вбитом в стену крюке, с трудом, но быстро обрядила труп Юлии в него, а потом, стянув свои перстни, нанизала их на пальцы мертвой служанки. Сама же оделась в платье Юлии и в ее деревянные башмаки. Платье оказалось широким в талии, а в остальном сидело хорошо, ботинки великоваты и неуклюжи.
Возле сумки Юлии, в которой все это время лежал черный идол, стояла деревянная бадейка с крепко пригнанной крышкой, от которой основательно пахло льняным маслом. Бадейку эту, сказала мне Юлия еще вечером, хозяин унесет завтра в положенное ей место, когда найдется для нас более мелкая посудина, в которой будет моя служанка сохранять масло для светильника. А пока пусть постоит эта деревянная громада в комнате, заявил он, ибо свечи кончаются быстро, женщины ночью в темной комнате могут не найти горшка, а плошки с горящим в масле фитильком будет для освещения комнаты пока довольно.
Я была слишком занята мыслями о хамстве госпожи де Шеврез, чтобы думать о хозяйских пустяках столь нераспорядительного колесника, предоставившего в мое пользование пять комнат, а на деле приготовив в первый день к употреблению только одну, да и то без запаса свечей и без штор на окнах. Что ж, пускай теперь себя винит за неумение позаботиться об Аламанти.
Масло, как известно, не горит, но, пропитав материю, заставляет ее пылать. Потому я вскрыла бадейку, взяла чашку, из которой Юлия вечером наливала масло в плошку с фитильком, и, аккуратно черпая, облила маслом тело мертвой служанки с ног до головы, особенно позаботившись о том, чтобы политы были и корявые ножки идола, и место, куда он вошел головой, побрызгала на постель, на пол, на сдернутые с окон и брошенные рядом с комодом шторы. А потом опрокинула бадью, чтобы остатки масла разлились, где им вздумается. Огонек в плошке еще тлел, потому я, сунув за пазуху запаенный воском по щелям кожаный цилиндр со спрятанными в нем векселями, поднесла фитилек к сухому кончику свисающей к полу простыни. Убедилась, что огню корм понравился, отперла дверь и, выйдя в длинный узкий коридор, закрыла ее за собой так, чтобы сразу открыть было трудно. Пошла к лестнице и, внюхиваясь в по-прежнему без запаха дыма воздух, спустилась на первый этаж.
По-видимому, в доме гуляли сквозняки, оттого тяга была хорошей, дым валил не внутрь помещений, а наверх, ибо запах гари я уловила, да и то весьма слабый, только когда сняла брус с выходной двери и, выйдя на улицу, посмотрела на окна квартиры, которой так и не случилось стать моей по-настоящему. Белый, едва заметный в свете молодого полумесяца дымок вился тонкими струйками из моего окна и из щелей под черепицей. Жутковатое, признаюсь, зрелище, если учесть, что тишина стояла на улице абсолютная, не было даже ветерка, даже кошки молчали.
Дыма, поняла я, достаточно много, чтобы люди не сразу поняли, откуда он идет и где очаг огня. Тем более люди вдруг разбуженные и боящиеся гнева аристократки, спящей у себя в комнате и не обращающей внимание на пустяки. Однако, если меня увидят рядом с домом, то как раз-таки и бросятся именно в мою комнату, ибо руки мои пусты, а всем известно, что прибыла я с немалым багажом, который втаскивали по лестнице и укладывали на указанные места под прицелом внимательных глаз Юлии и кучера пять слуг. Я отошла шагов на сто от горящего дома и встала за углом какой-то не то часовенки, не то церквушки так, чтобы видеть происходящее, а самой остаться невидимой. Дыма было уже больше, но огонь так еще и не показался.
Стена часовенки была кирпичной. Маленькие стрельчатые окна странным образом рассыпались по ней так причудливо, что у меня возникла мысль вскарабкаться по ним повыше и оставить в угадываемой в темноте высоко над землей нише тот самый кожаный цилиндр, который был у меня в руках и основательно мешал. Так я и сделала. С огромным удовольствием подтянулась на карнизе первого окна, забросила на него ногу, взобралась на короткую, но широкую линию кирпича, встала на нее, прижимаясь телом к стене, затем достала руками до второго окна и повторила все движения в прежнем порядке. Когда же со стороны покинутого мною дома блеснул долгожданный красный свет пламени, я уже достигла намеченной дыры и сунула туда кожаный цилиндр с векселями, на которые богатая дама может прожить беззаботно всю жизнь в роскоши и не обеднеть при этом.
– Пожар! – раздался истошный голос. – Горим!
И тут улица ожила. Из домов повалил заспанный полуодетый люд с ведрами, баграми и лопатами в руках. У всех были не растерянные, а решительные лица, все знали, куда кому бежать, что делать. Буквально в три минуты от двух уличных колодцев, оказавшихся на одинаковых расстояниях от горящего дома, вытянулись цепочки. Люди зачерпывали воду и передавали друг другу ведра полные по направлению к пожару и пустые назад. По-видимому, в Париже пожары и при Луи Справедливом не редкость, как и в годы моей первой молодости, парижане умели бороться с огнем.
