Виктория Холт - Месть королевы
Его шурин граф Глостер, поначалу относившийся к нему вполне дружелюбно, возненавидел Гавестона после того, как тот, раздраженный чем-то, назвал его сыном потаскухи, оскорбив тем самым, помимо всего, память матери Глостера, сестры короля.
От природы совсем неглупый человек, смелый и даровитый, Гавестон, ослепленный любовью короля, совершенно потерял чувство реальности и, проводя ночи в интимной близости с монархом, днем распоясывался и считал, что ему все дозволено.
Пускай… пускай он ведет себя именно так, думала Изабелла. Тем самым он только оттачивает топор, который в один прекрасный момент снимет с плеч его красивую голову.
* * *Прошло три с лишним месяца, как вернулся Гавестон, когда король решил созвать на севере страны, в Йорке, свой Совет. Как же он был возмущен и раздосадован, когда многие бароны, во главе с Линкольном, отказались явиться и объяснили свой отказ тем, что на Совете будет присутствовать Гавестон.
Сам виновник этого взрыва протеста дал происшедшему обычное свое объяснение:
– Они ревнуют к вашей благосклонности ко мне, – сказал он. – Завидуют, что мне достается большая доля вашей любви.
На самом деле он думал несколько иначе: они завидуют оттого, что он богаче, красивее и умнее их всех, взятых вместе или по отдельности.
– Чума на их Совет! – добавил он. – Давайте присядем, милорд, плечом к плечу и поговорим о чем-нибудь более интересном, чем дела, связанные с этими придурками.
– Не смей так отзываться о всех моих родственниках, негодник!
– Я уже говорил вам много раз, милорд, все достоинства вашей семьи сосредоточились на вас одном.
– Противный льстец!..
Они веселились, передразнивали баронов, строили гримасы и корчили рожи в их адрес, но в глубине души оба понимали, что медленно, но верно движутся к повторению того, что не так давно уже происходило… Понимали, но не имели ни душевных сил, ни желания что-либо менять – ведь сейчас им так хорошо и бездумно и дай Бог, чтобы так же было и впредь. Авось кривая вывезет!..
– Давай сочиним пьесу к Рождеству, Эдуард, – проговорил Гавестон, когда они отдыхали от взаимных ласк. – Что скажешь на это? Уедем в Хартфордшир и проведем Рождество вместе. Одни.
– Ты всегда знаешь, как отвлечь меня от неприятных мыслей, мой милый…
Они провели праздники почти в полном одиночестве, скрываясь от всех, и испытывали невыразимое блаженство. Во всяком случае, Эдуард. Он пролил дождь подарков над Гавестоном, над любимым своим Перро, и, подсчитав их стоимость, тот должен был признаться самому себе, что праздники действительно удались.
Но близился февраль, а с ним и очередное заседание Парламента в Вестминстере, и, проклиная все дела на свете, король и Гавестон возвратились в Лондон.
Они понимали, что надвигаются неприятности. То, что произошло с созывом Совета в Йорке, было только прологом. Само действие могло развернуться в Вестминстере и грозить серьезными последствиями. Если многие лорды откажутся прийти в Парламент под тем же предлогом, что не хотят заседать вместе с Гавестоном – что тогда делать королю?! Что?..
Снова запахло ссорой, столкновениями, противостоянием. Эдуард был мрачен и напуган, Гавестон бодр и жизнерадостен.
– Мы найдем выход из положения, дорогой господин, – говорил он. – Жизнь так устроена, что то и дело приходится попадать в ловушки и выкарабкиваться из них. Положитесь на меня.
– Я знаю, ты умен и смел, Перро, – без особого энтузиазма отвечал король. – Но и они не малые дети. О, как я ненавижу этих надутых типов! И более всех – Уорвика. Твоя кличка точно бьет в цель. Он бешеный пес, а я боюсь бешеных животных. Их укусы смертельны.
– Мы вырвем у него клыки, дорогой Эдуард, до того, как он отравит нас своим ядом…
Случилось то, чего опасался король. Участвовать в заседании Парламента отказались основные его члены во главе с Ланкастером, а именно: Уорвик, Оксфорд, Арендел и Гирфорд. Причина все та же – присутствие Пирса Гавестона.
Эдуард испытывал и злость, и досаду, и затруднение. Заседание Парламента созывалось по весьма важному поводу: королю нужны были деньги, и только Парламент мог предоставить их ему. Кроме того, Эдуард чувствовал в воздухе усиливающиеся волны враждебности, и ему было страшно. Страшно за своего Перро.
Они не один раз обсуждали создавшееся положение, и даже легкомысленный и неунывающий Гавестон растерял уже часть своего оптимизма. Тучи вокруг него сгущались, он начинал понимать, что ходит, в сущности, по краю пропасти и, быть может, находится в ней уже одной ногой.
– Тебе необходимо уехать, мой милый друг, – с непривычной для него решительностью сказал король. – Это разрывает мне сердце, но ты должен покинуть Лондон. Я не буду знать ни минуты покоя, пока ты здесь, ибо опасаюсь за твою судьбу. Уезжай как можно скорее… Куда? На север страны. Я присоединюсь к тебе, как только смогу. Очень скоро. Сразу после того, как окончится заседание Парламента.
Это было ужасно. Это было печально и унизительно. Однако они понимали необходимость этого, и что расстаться по собственному решению куда лучше, чем если к этому вынудят другие.
Итак, они распрощались, и Гавестон ускакал на север Англии.
* * *К несчастью, в эти дни умер граф Линкольн. Да, он тоже был достаточно враждебен по отношению к королю – из-за Гавестона, из-за его наглости, из-за клички, которая прилепилась к нему по его милости, но все ж таки человек он был разумный, этого не отнимешь. Тяжеловесен – и умом, и телом, но дельный и склонный к переговорам и взаимным уступкам. Он преданно служил отцу Эдуарда; в отношении сына особой верности не проявлял и не скрывал этого, но всегда старался действовать на пользу страны – тут уж ничего не скажешь.
Однако его смерть нанесла некоторый урон нынешнему королю не по этой причине. Дело в том, что Томас, граф Ланкастер, был женат на дочери Линкольна и теперь, после кончины тестя, становился через жену наследником и владельцем его графских титулов и самих графств – Линкольн и Солсбери. Принимая в расчет все титулы и графства, которые он имел – а именно Ланкастер, Лестер и Дерби, – не говоря уже о его королевском происхождении, он становился теперь самым богатым и влиятельным человеком в стране.
И вот этот человек, да еще старше Эдуарда на целых семь лет и, безусловно, более зрелый политик, сделался сейчас главным его соперником, главой оппозиции и лютым врагом Гавестона.
Было от чего прийти в уныние…
Известие о смерти Линкольна застало Эдуарда в Бервике, на севере Англии, куда он примчался, чтобы увидеться с Гавестоном, но под предлогом ведения войны против шотландцев.