Лючано Де Крешенцо - Елена, любовь моя, Елена!
– Ладно, но давай разрубим его на куски, тогда папа, собирая их, задержится еще больше.
Могут возразить, что, мол, вина в данном случае не Медеи, а Эрота, зажегшего в ее сердце любовь к Ясону. Но согласитесь, что даже у любви должны быть свои границы!
Заполучив золотое руно, Пелий не пожелал расстаться с царством, и Медея покончила с ним, прибегнув к одному из своих фокусов: она заявила, что может омолодить любое живое существо, и в доказательство, окунув в чан с шипящим маслом козла, вынула из чана новорожденного козленка. Сраженные увиденным, дочери Пелия, не взирая на вопли несчастного старика, бросили его в чан, надеясь, что он вынырнет оттуда помолодевшим и веселым.
Однако, вернув себе царство, Ясон изменил Медее и женился на коринфской красавице Главке[64] (ее еще называют Креусой). Разъяренная колдунья послала новобрачным свадебные дары: ей – миленькое самовозгорающееся подвенечное платье, ему – трупы рожденных от него младенцев.[65]
Собрания аргонавтов проходили возле палатки Аскалафа. Ветеранов усаживали на четыре деревянных трона в центре небольшой площадки – так, чтобы каждый мог их хорошо видеть. Вокруг толпились слушатели, в основном – молодежь, прибывшая к стенам Трои за последние три года: те, что были поближе, садились на землю, остальные же стояли позади, образуя живое кольцо. В числе этих последних были и Леонтий с Гемонидом, накинувшие на себя – от сырости – бараньи шкуры. В самом первом ряду справа от аргонавтов устроилась группа критцев во главе с Мерионом, Идоменеем и Эванием.
– А правда, – спросил один беотиец, обращаясь к Иалмену, – что кто-то из вас умел ходить по воде, как посуху?
– Да, и звали его Эвфем, – отвечал аргонавт. – Способностью этой его наделил отец – Посейдон. От Эвфема-то и народилось особенно много детей на острове Лемнос.
– О почтенный Иалмен, ты, одинаково искусный копьеметатель и рассказчик, поведай нам историю о лемносских женщинах, только смотри, не утаивай ни единой подробности: все равно тебя изобличат во лжи те, кто слышал ее уже не раз.
– Пусть лучше вам расскажет ее мой брат Аскалаф, – ответил Иалмен. – Он первый вместе с сыном Гермеса Эхионом договорился с Гипсилилой, ему и рассказывать.
Аскалаф поднялся и, прокашлявшись, стал говорить – нарочито медленно, делая продолжительные паузы и растягивая слова. Голос у него был глухой, волосы совершенно седые, лицо в глубоких морщинах. А блики от жаровни и вовсе делали Аскалафа похожим на покойника. При известной доле фантазии его можно было принять за выходца из царства Аида.
– Нас долго носило по морю, запасы пищи и воды иссякли. Зефир в тот день отказался подгонять наш корабль: пришлось нам попеременно садиться на весла. Даже самых слабых Геракл заставлял грести так, что они, откидываясь, едва не касались головами колен сидевших сзади. Навплий, великий Навплий, сын Навплия, задавал темп своим зычным голосом, а дева Аталанта, которую Артемида наделила даром орлиного зрения, глядела вперед с носового мостика. Вдруг она закричала: «Земля!» – и мы увидели по правому борту голубоватые очертания какого-то острова. Это был Лемнос, тот самый Лемнос, где поломал ноги Гефест, когда охваченный гневом Зевс низринул его с Олимпа.
– И красивый был этот Лемнос? – спросил кто-то. Аскалаф ответил не сразу. Закатив глаза и словно пытаясь разглядеть что-то под опущенными веками, он ответил:
– Лемнос был зеленее лугов Кносса, а яблонь[66] там росло больше, чем в саду Гесперид. И надо же, чтобы за год до того именно на этом острове произошел прискорбный случай: лемносские мужчины похитили сотни белокурых и голубоглазых фракийских девушек, чтобы заменить ими своих законных жен, от которых, говорили они, ужасно воняет. – Это правда?
– Признаться честно, вонять от них воняло… и даже очень! – подтвердил Аскалаф. Затем, обернувшись к своим друзьям, спросил: – Ведь я не преувеличиваю, о Пенелей?
Пенелей кивком головы подтвердил его слова. По исказившей его лицо брезгливой гримасе слушатели поняли, что издаваемый женщинами Лемноса дурной запах был просто невыносим.
– Одни считали, – продолжал Аскалаф, – что вся причина, была в индиго – растении с тошнотворным запахом. Из его листьев выжимали голубоватый сок, который лемносские женщины использовали в косметических целях. Другие объясняли это местью Афродиты. Говорят, незадолго до нашего прибытия некоторые женщины Лемноса отказались от физической близости с мужьями, и обиженная Афродита наградила их всех без разбору запахом, способным отбить охоту у любого мужчины.
– Рассказывай дальше!
Мужчины Лемноса загнали женщин в загородку, устроенную в подветренной стороне острова, и запретили им появляться в столице. Но однажды ночью отвергнутые жены, распалившись не хуже амазонок, перебили всех фракийских наложниц и всех своих мужчин – отцов, сыновей, мужей.
– И никому не удалось спастись?
– Никому, за исключением Тоанта – отца царицы. Ходили слухи, что Гипсипила, поддавшись жалости, накануне расправы посадила его в лодку без весел и пустила по воле волн.
– А как они встретили вас?
– Мы осторожно пристали к берегу. Еще раньше, находясь примерно милях в десяти от острова, мы увидели на берегу вооруженную толпу. Это лемносские женщины, словно муравьи, сотнями выбегали из зарослей. Чтобы не дать нам высадиться, они взялись за оружие своих убитых мужчин. Но, как я уже сказал, у нас совсем не оставалось ни воды, ни провианта, и положение было безвыходным. На берег мы вышли только вдвоем с Эхионом – хитрым и велеречивым сыном Гермеса. При этом мы высоко держали над головой палки.[67]
– Вас же могли растерзать! – воскликнул какой-то юноша, захваченный рассказом.
– Сначала царица сказала, что даст нам необходимую пищу и воду, если только никто больше не высадится на берег. Но потом в разговор вступила старуха, похоже, ее кормилица. «О моя царица, – сказала она, – на какое будущее обрекаешь ты своих подданных, ведь у нас нет мужчин, способных продолжить наш род! Недалеко время, когда все лемниянки состарятся и ослабеют, весь наш люд выродится, и Лемнос станет добычей карийских пиратов. Ты поступишь мудро, если прикажешь каждой из нас, каждой, без исключения, вступить в любовную связь с этими чужеземцами: от их семени появится на свет новое поколение – крепче и храбрее прежнего». Предложение старухи было принято. Самые красивые и молодые женщины легли с нами, а пожилые начали стаскивать на берег пшеницу, полбу, мед, оливки, овес, муку, вино и мехи с родниковой водой.
В «партере» поднялся взволнованный ропот. Со всех сторон посыпались вопросы:
