Симона Вилар - Любовь изгнанницы
Огромные ворота Темпл на западной окраине города были наглухо заперты. Но Анна и не собиралась появляться перед городской стражей. Миновав каменную стену и высокие башни Сомерсет-холла, она по узкой тропинке стала спускаться к реке, надеясь, что встретит у реки лодочника, чтобы по Темзе добраться до Лондонского моста.
В темноте под стеной особняка шевелились какие-то тени. Мрак казался настолько же непроницаемым, насколько ярко светились озаренные луной зубцы стены вверху. Девушка шла, держась за окованный сталью ошейник пса и полностью положившись на его зрение и чутье.
Порой рядом раздавалось жалобное «Подайте Христа ради!» или сиплое «Куда так торопишься, крошка?», но глухой рык Соломона, его скользящий в темноте силуэт демона и по-волчьи горящие глаза охраняли девушку от назойливых встречных.
Под ногами захлюпала грязь, и Анна повыше подняла складки платья. Рядом кто-то восхищенно присвистнул. Все это начинало бесить ее. Казалось, эта узкая щель буквально кишит ночными мокрицами.
Анна облегченно вздохнула, лишь когда ее вновь ослепил свет луны и она увидела серебристобелую, искрящуюся бликами Темзу. Усадив Соломона за какими-то разбитыми бочками, она прошлась по скрипучим доскам пристани. И здесь ей повезло. У самого причала на волнах покачивалась небольшая лодка с дремавшим на корме перевозчиком. Девушка окликнула его, и тот восхищенно прищелкнул языком, увидев перед собой стройную, закутанную в плащ фигурку.
– Куда прикажешь, красотка? Ты, видать, здорово торопишься, раз не побоялась одна выскочить на улицу. Пожалуй, и я смог бы поразвлечь тебя, если бы ты…
Он осекся, увидев, как из-за груды обломков появился огромный пятнистый дог и, глухо ворча, прыгнул в лодку. Анна последовала за собакой.
– Вези в гостиницу «Леопард», что возле Лондонского моста.
«Леопард» принадлежал Дороти Одноглазой. Такова была благодарность Уорвика за помощь, оказанную этой женщиной его дочери в прошлом году. Хватка у Дороти оказалась железной, и гостиница вскоре начала процветать. Она располагалась едва ли не в самом центре города, близ моста, по которому ни на миг не замирало движение, и недостатка в постояльцах не испытывала, несмотря на тяжелые времена и сильную дороговизну.
Гостиница имела свой причал, двор, отдельную кухню. Первый этаж ее был каменным, а верхние два – деревянные, оштукатуренные, с покатой шиферной крышей. Комнаты в «Леопарде» славились своей чистотой, хотя и стоили недешево, а кухня была такова, что зажиточные горожанки, а порой и леди заказывали здесь блюда для приемов.
Когда лодка причалила к небольшой пристани перед входом в гостиницу, Анна бросила перевозчику гарринобль, с досадой подумав, что этот плут не заслужил подобной щедрости. Впрочем, иной монеты у нее с собой не было. Ошеломленный лодочник сразу стал сверх меры любезен, подал ей руку, когда она выходила на причал, пропустив вперед Соломона.
Анна торопливо пробежала по освещенному мостику к двери, под навесом которой горел ненужный из-за полной луны фонарь. Дверь ей отпер высокий худощавый парень с темными, глубоко посаженными глазами. Это был немой Ральф, помощник, он же и сожитель Дороти, которого она извлекла с самого дна Уайтфрайерса. Он бросил подозрительный взгляд на закутанную в плащ фигуру, но тут же, заметив пса, отступил, давая дорогу. Ральф был сообразительным малым и, очевидно, узнал собаку Делателя Королей, а значит, и смекнул, что перед ним сама принцесса Уэльская. Она заглядывала иной раз в «Леопард» вместе со своей свитой, и Дороти Одноглазая, к которой принцесса относилась весьма благосклонно, угощала знатных гостей только самыми изысканными блюдами.
Анна вступила в полутемную прихожую. А в приоткрытую дверь сбоку виднелся просторный общий зал с пылающим очагом, где еще оставались запоздалые постояльцы.
– Мне немедленно нужно видеть Дороти, – тихо проговорила Анна, и немой, кивнув, повел ее куда-то наверх по скрипучей винтовой лестнице.
Бывшая потаскуха стояла за конторкой, что-то наскоро записывая в огромную амбарную книгу при свете свечи. Она очень гордилась тем, что в детстве некий священник выучил ее чтению и письму, и была уверена, что именно благодаря грамотности Делатель Королей поручил ее заботам гостиницу «Леопард».
– Бог мой, что случилось? – изумилась она, когда Ральф ввел принцессу Уальскую.
Дороти была столь же дородна, как и год назад, но теперь на ней было платье из дорогого серого сукна, а чепец украшала полоска кружев. Дороти наконец-то удалось избавиться от сопутствующего ей крепкого запаха. Теперь она выглядела бы как респектабельная горожанка, если бы не лицо, изуродованное огромным узловатым шрамом, напоминавшим о ее бурном прошлом.
Анна какое-то время разглядывала Дороти Одноглазую. «Насколько можно ей доверять? Когда-то она спасла меня, но тогда я была никем, девчонкой-беглянкой. Теперь я принцесса Англии, а Дороти становится посвященной в мою тайну».
Она коротко вздохнула. Выбора не оставалось. Несколько часов назад она об этом не задумывалась, ведь Дороти всем, что имеет, обязана ей и ее отцу.
– Мне нужна комната, – сказала она. Тем временем Соломон, бывший тут частым гостем, направился к очагу и улегся, заняв разом все свободное место.
Дороти осталась невозмутимой и лишь кивнула. Она не стала звать слуг, отослала также и Ральфа, а затем сама повела девушку по длинному, увешанному шпалерами коридору в дальний тупик.
– Здесь порой останавливается ваш батюшка, – заметила она, поворачивая ключ.
– Я знала. Послушай, Дороти, сюда скоро придет человек, и ты… ты…
Анна чувствовала, что не в силах ничего сказать, но хозяйка гостиницы лишь пожала плечами.
– Я сделаю все, как вы велите, миледи. Анна коротко вздохнула.
– Не подумай худого. Ты его знаешь. Это мой спаситель сэр Филип Майсгрейв. Я непременно должна с ним встретиться, но он йоркист, и вряд ли уместно предоставлять ему аудиенцию в Вестминстере.
Анна и сама понимала, что говорит сущую нелепицу, но Дороти никак не отреагировала на ее слова. Распахнув дверь, она невозмутимо спросила:
– Вам подать чего-нибудь перекусить?
– Не знаю. Впрочем, наверно.
Принцесса чувствовала, что теряется под спокойным взглядом единственного глаза хозяйки. Та словно видела ее насквозь, хотя Анна и пыталась заставить саму себя поверить, что ее встреча с сэром Филипом Майсгрейвом будет носить вполне невинный характер. «Так и будет, видит Бог, – твердила она себе. – Мы ведь холодно расстались в Париже, и с тех пор ничего не изменилось».
Она огляделась. Это была славная комната – с выложенным красным кирпичом очагом, выбеленными стенами и широким низким ложем в алькове. У покрытого алым сукном стола стояло кресло резного дуба с подлокотниками в виде химер. Между развешанными по стенам шкурами располагались серебряные светильники, а резные потолочные балки были цвета старого меда. Пол был устлан новыми соломенными циновками, а окна с темными дубовыми рамами разделены свинцовыми переплетами на мелкие ромбы. Свет луны преломлялся в них, и создавалось впечатление, что каждое стекло горит особым, алмазным блеском. От этого освещение в комнате казалось призрачным, дымным, однако было достаточно светло, чтобы не зажигать лампы.
