Мишель Моран - Избранница Наполеона
Я кладу ладони на юбку и пытаюсь вспомнить наставления Марии. Когда он спросит, таким ли я его себе представляла, я должна солгать и сказать: «Нет, сир, в жизни вы гораздо лучше». А когда он поинтересуется, каким мне показалось путешествие из Вены, я должна с улыбкой заявить: «Слишком долгим для невесты, сгорающей от нетерпения увидеть жениха».
Моя речь будет подобна портрету кисти Готлиба Шика. Здесь зонтик, там — пальма в горшке. Все распланировано, вся мизансцена выстроена. Я займу свое место, он — свое, и картина, которую мы создадим для новой империи, будет безупречна.
Дверца королевского экипажа распахивается.
Передо мной стоит французский людоед.
— Мария-Луиза! — говорит он, и передо мной будто оживает нарисованная Меттернихом картина — и красный бархат, и все остальное. Он не утруждал своих портретистов приукрашиванием действительности. Он такой же коротконогий и пузатый, как на портрете. Волосы, которые, по слухам, в молодости были длинными, теперь острижены коротко и едва закрывают уши. Несмотря на дождь, он одет в белый плащ с золотым шитьем, да и сапоги элегантны не по погоде. Воплощенная напыщенность и помпа, думаю я.
От радости встречи с братом Каролина хлопает в ладоши, а Колетт начинает обмахиваться ладошкой. Но его серые глаза заняты другим — он оценивает меня.
— Для меня большое удовольствие наконец познакомиться с вами, сир. — Я протягиваю ему руку, в точности как велел отец, и на лице у императора отражается крайнее волнение.
— Скажите мне, — произносит он, — вы меня себе таким представляли?
— Нет. В жизни вы… — Я нагибаю голову, изображая скромность… — намного красивее.
Я взглядываю из-под ресниц, и от его расплывшейся в довольной улыбке физиономии мне делается неловко. Ему сорок лет, репутация у него такая, что Чингисхан бы постыдился. Неужели он и впрямь думает, что им может восхищаться девятнадцатилетняя девушка?
— А ваш отец? — вдруг спрашивает он. — Как он велел вам себя со мной вести?
Приходится призвать на помощь всю мою выдержку, чтобы не сказать правду. «Он предупреждал о вашем тщеславии. И о том, что вы способны ночью петь любовные серенады, а днем убивать людей тысячами. И что вас ничем нельзя остановить». Но я свою роль знаю и повторяю, как советовал отец:
— Он велел мне во всем быть вам послушной, — говорю я.
Наполеон закрывает глаза, такое сильное впечатление на него производят мои слова, а когда вновь открывает, то почему-то говорит таким официальным тоном, будто мы в зале суда:
— Мария-Луиза, не соблаговолите ли проследовать со мной в мою карету?
— Но как же?.. — восклицает Каролина.
Наполеон бросает взгляд на сестру, и та мгновенно умолкает.
— Увидимся во дворце. — Он протягивает мне руку, и я берусь за нее.
Повсюду, куда хватает глаз, сплошные зонты, и слуги дружно бросаются к нам, чтобы укрыть от дождя.
— Одного достаточно! — рявкает Наполеон. — Одного!
К нам подходит какой-то человек, и Наполеон кивает.
— Спасибо, Меневаль. — Он откашливается. — К нашей карете.
Он не может до бесконечности носить эту маску. В какой-то момент, может быть, уже этим вечером, чары спадут, и мне надо быть к этому готовой. Внутри экипажа нас дожидается красивый мужчина лет сорока с небольшим. Он сидит напротив хорошенькой молодой женщины, которая постукивает по соседнему сиденью, приглашая меня сесть. При этом все молчат, и после того как закрывается дверь и кони трогают, все продолжают ждать, пока не заговорит император.
— Моя невеста, — наконец представляет он. — Мария-Луиза, это Йоахим Мюрат, неаполитанский король и муж Каролины.
Я наклоняю голову.
— Большая честь с вами познакомиться. — Как он может жить с такой женой, как Каролина?
— Это я должен гордиться таким знакомством, — отвечает Мюрат. На нем белый мундир с золотыми эполетами, и, если я правильно понимаю, ему стоило немалых усилий завить свои черные волосы в длинные, тугие локоны. При австрийском дворе его бы подняли на смех. Но с виду он вполне безобиден.
— А это моя падчерица Гортензия Бонапарт, королева Голландии.
Я опять склоняю голову.
— Ваше величество.
— Я буду при вас статс-дамой, — негромко говорит она, и я с ужасом понимаю, что мой муж приказал собственной падчерице — дочери Жозефины — прислуживать мне.
— О… — только и могу я выдохнуть, и все трое следят за мной, но продолжения не следует. Я не Меттерних и не умею маскировать свою оторопь красивыми словесами. Лесть и ложь даются мне с трудом.
Повисает молчание. Наполеон откашливается.
— Этого мгновения ждала вся Франция! — провозглашает он. — Дня, когда наследник Александра Македонского возьмет в жены габсбургскую принцессу. — Он протягивает руку и отодвигает парчовую занавеску. — Компьенский дворец.
Такого огромного дворца мне еще видеть не доводилось. Он парит над горизонтом подобно гигантской птице со стеклянными крыльями и каменным клювом. Даже под проливным дождем зрелище необыкновенно величественное.
— В Австрии ничего подобного нет, да?
Я смотрю на парящие в небе окна. Мне хочется солгать, но я говорю правду:
— Нет.
— Разумеется, нет. Такое сооружение повергло бы в трепет даже величайших австрийских правителей.
Какое высокомерие! Я бросаю взгляд на Гортензию: интересно, как она отнеслась к такому заявлению, но на ее лице застыла любезная улыбка.
— Это одна из официальных резиденций императора. Две другие — Фонтенбло и Версаль. Вы о них, конечно, наслышаны, — поясняет муж Каролины.
— Да.
Я поворачиваюсь к Наполеону.
— А где его величество бывает чаще всего?
Наполеон расплывается до ушей. Очевидно, что он получает удовольствие, когда к нему так обращаются.
— В Фонтенбло, — отвечает он. — Но большой разницы между тремя дворцами нет, вы скоро в этом убедитесь.
Времени расспрашивать уже нет — наша процессия остановилась в парадном дворе, и Наполеон уже натягивает перчатки.
— Ваша шляпа, — с раздражением замечает он, указывая на мою шляпку. — Она съехала набок.
Я поднимаю руку к меховой опушке шляпы и почти читаю его мысли: Жозефина никогда не вышла бы из экипажа, не проверив свой наряд.
— Давайте я поправлю, — великодушно приходит на помощь Гортензия. Она развязывает тесемки у меня под подбородком и поправляет шляпку. Внезапно у меня начинает колотиться сердце.
— Вся Франция ждет вас, — предупреждает Наполеон. — Король Голландии, княгиня Боргезе… Вы готовы?
