Виктория Холт - Изменница
Все было бесполезно. Я уже не принадлежала семье. Я находилась в этом доме со своим любовником.
Да, мой любовник. Я с самого начала сознавала, как неумолимо влечет нас друг к другу. Это случилось в тот миг, когда мы первый раз встретились.
Бороться было бесполезно. Чувства переполняли меня. Я уже не пыталась сдерживаться. Я всецело принадлежала ему.
После мы бок о бок лежали на кровати. Было так тихо, что вдали отчетливо слышался шум ярмарки.
Я осознала, что эти звуки навсегда останутся у меня в памяти неразрывно с моей исступленной страстью и с моим позором.
Я прижала ладони к лицу. По щекам текли слезы. Как же я дошла до этого? Что будет теперь? Это были слезы счастья, которыми прорвалось огромное возбуждение, охватившее меня, и слезы стыда — все вместе.
Жерар обнял меня и привлек к себе:
— Я люблю тебя.
— И я люблю тебя, — ответила я.
— Сепфора, дорогая, ты должна быть счастлива.
— Я то счастлива, то нет.
— Это должно было случиться.
— Этого никогда не должно было быть.
— Но это произошло.
— О, Боже! — произнесла я и разрыдалась. Я хотела повернуть все вспять. Как я могла допустить все это? Если бы вернуть сегодняшнее утро… если бы я пошла в другую сторону, подальше от Эндерби.
Жерар гладил мое лицо.
— Любимая, — сказал он, — то, что случилось сегодня, было предопределено с нашей первой встречи. Всегда так бывает — сначала предвкушение, потом сожаление. Так уж случилось, что мы встретились, и небольшое происшествие с завещанием не могло стать завершающим штрихом в наших отношениях. Есть люди, рожденные для любви, для страсти. Они не могут иначе, потому что это их судьба. Не кори себя за то, что ты, наконец, проснулась для новой жизни и открыла себя заново, моя ненаглядная Сепфора.
— Но что же мне делать? — простонала я. — Мой муж…
Жерар сжимал меня в объятиях.
— Уедем со мной. Ты никогда больше не встретишься с ним.
— Покинуть дом, мужа, семью…
— Ради меня.
— Я никогда не смогу сделать этого. Это мое окончательное решение.
— Но ты рождена любить и быть любимой. Это и произошло с нами, и мы будем счастливы.
— Нет, — ответила я, — нам надо расстаться. Мы больше не должны встречаться. То, что случилось сегодня, необходимо забыть, как будто ничего не было. Мне нужно вернуться домой к мужу, к семье. Мы должны забыть… забыть…
— Неужели ты думаешь, я смогу когда-нибудь забыть? А ты сама?
— Это останется в моей памяти до конца жизни. Моя душа никогда не успокоится. Мне бы хотелось проснуться и обнаружить, что в действительности ничего и не было.
— Не было самых восторженных впечатлений в твоей жизни! Ты хочешь этого?
— Я не знаю. Но мне надо уйти. Что будет, если кто-нибудь вернется и застанет меня здесь в таком виде?
Я приподнялась, но Жерар удержал меня. Он крепко обнимал меня и смеялся с ноткой торжества в голосе.
Затем мы снова занялись любовью, и все мои благие намерения испарились. Я погрузилась в море блаженства. Все остальное уже не имело значения. Я была бессильна перед охватившей меня страстью.
Я лежала, обуреваемая чувствами, прислушиваясь к шуму ярмарки вдали, и понимала, что пропала окончательно.
Занавеси над кроватью были наполовину отдернуты, и солнце, проникающее из окна, окрашивало их в розовые тона. Временами, сквозь прикрытые веки, мне казалось, что они сделаны из красного бархата.
Со мной случилось что-то непонятное, сверхъестественное, и я стала искать этому оправдание.
Я не вставала, продолжая лежать рядом с Жераром, слушая, как он настойчиво уговаривает меня уехать вместе. Он предлагал отправиться во Францию в конце недели. Он говорил, что сумеет дать мне такое счастье, о каком я и не мечтала, откроет для меня неизвестный мир, покажет те стороны моего естества, о которых я и не подозревала. Да, я была счастлива с Жан-Луи; наша жизнь, как я тогда считала, удовлетворяла меня. Но впредь такого не будет, ведь я знаю, что со своим мужем никогда не познаю тех тонкостей эротического наслаждения, которые открыл мне Жерар. Я буду вечно жаждать этих ощущений. Да, это было так, Жерар открыл потайную дверь, ведущую к тайникам моего естества, о существовании которых я и не подозревала, и те новые ощущения, которые я познала, теперь обратились против меня. Я уже никогда не смогу быть удовлетворенной в своем супружестве.
Я потеряла чувство времени. Я забыла обо всем, кроме охватившей меня страсти. Я намеренно не думала ни о чем другом, и это не требовало от меня больших усилий. Но время бежало, и даже Жерар, каким бы безрассудным ни был, понимал это. В любой момент могли вернуться слуги. Как смогла бы я объяснить свое присутствие в доме?
Итак, ему пришлось согласиться, что нам надо уходить. Я оделась. Я не могла разобраться в своих чувствах: наполовину подавленная, наполовину торжествующая. Возможно ли повернуть все вспять, смогу ли я? Нет, это невозможно. Я не желала ничего менять и лишь хотела пребывать в этом волшебном опьянении.
Жерар повернулся и обнял меня, нежно целуя брови. Поглаживая волосы, он говорил, как любит меня.
— Мы очень скоро увидимся вновь, — произнес он. — Я должен многое тебе сказать. Нам надо все обдумать.
— Я скоро должна возвращаться домой.
— Я не отпущу тебя. Когда мы сможем увидеться? Нынче вечером выходи за ограду.
Я пообещала, что приду.
Мы спустились вниз, миновали галерею с привидениями. Дом выглядел сейчас совершенно иначе: спокойным, удовлетворенным, почти смеющимся. Это казалось удивительным. Все окружающее словно помогало мне найти объяснение собственному поступку — стечение обстоятельств, а, возможно, судьба.
На улице шум ярмарки стал громче.
Вместе мы дошли до Эверсли. У ограды Жерар страстно поцеловал меня.
— Мы принадлежим друг другу, — сказал он, — никогда не забывай это.
Я с трудом оторвалась от него и побежала в дом. Направляясь к себе, я проходила мимо комнаты дяди Карла. Повинуясь какому-то неясному чувству, я заглянула в нее. Дядя сидел в кресле, и мне показалось, что его лицо с длинным носом, впалыми щеками, пергаментной кожей и очень живыми темными глазами выражало недовольство.
— О, — произнес он. — Ты была на ярмарке, Карлотта?
— Карлотта! — воскликнула я. — Карлотта давно умерла. Я Сепфора.
— Конечно, конечно. Но сегодня ты так похожа на нее… в какой-то момент я забыл, что она умерла.
Меня затрясло. Я подумала, что по мне все видно. Что же я делаю? Я сама выдаю себя. Он все понял, вот почему он назвал меня Карлоттой.
— А Джесси дома? — спросил дядя Карл.
