Мэри Маргарет Кей - Дворец ветров
Аш пришел в восторг от находки. Вот оно, наконец-то: укромное местечко, где он сможет уединяться в тяжелые минуты жизни, любоваться миром с высоты, мечтать о будущем – и наслаждаться одиночеством. Гнетущая атмосфера дворца с его неумолчным шепотом вероломства и интриганства, с постоянными заговорами, кознями и соперничеством здесь отступала, рассеянная чистым воздухом, который струился сквозь мраморное кружево, омывая и освежая маленькую беседку. И что самое замечательное, никто не станет оспаривать у Аша право собственности на нее, ибо, кроме мартышек, сов, ворон и крохотных соловьев с желтыми хохолками, сюда явно никто не наведывался уже лет пятьдесят и наверняка все давно забыли о существовании беседки.
Будь у Аша выбор, он без раздумий обменял бы свой балкончик на разрешение выходить в город, когда захочется, и, получив таковое, он не убежал бы – хотя бы из-за Ситы. Но, лишенный этого права, он обрадовался вдвойне, получив в свое распоряжение укромное убежище, где можно отдыхать от ссор и сплетен, вспышек раздражения и докучных разговоров. Убогие комнатушки, где обретались они с Ситой, не отвечали нужным требованиям, поскольку любой слуга, посланный на поиски Аша, всегда в первую очередь направлялся туда. Желательно было иметь какое-нибудь укрытие понадежнее, откуда его не погонят выполнять какое-нибудь пустячное задание или отвечать на вздорный вопрос, который юверадж частенько успевал забыть к приходу своего слуги. С обнаружением Королевского балкона жизнь Аша в Хава-Махале стала терпимее. А с обретением двух таких друзей, как Кода Дад-хан, управляющий конюшнями, и младший сын Кода Дада, Зарин, он почти смирился с перспективой остаться во дворце навсегда…
Кода Дад был патханом, который в юности покинул родные Пограничные горы и пустился в странствование по северным окраинам Пенджаба в поисках счастья. Он случайно забрел в Гулкот, где своим искусством соколиной охоты привлек внимание молодого раджи, всего два месяца назад взошедшего на престол после смерти отца. С тех пор минуло более тридцати лет, но Кода Дад так и не вернулся в родные края, разве только изредка туда наведывался. Он остался в Гулкоте служить при дворе раджи и ныне, в должности управляющего конюшнями, пользовался значительным влиянием в княжестве. О лошадях он знал абсолютно все и, по слухам, владел лошадиным языком – даже самые свирепые и норовистые жеребцы становились кроткими и послушными, когда он разговаривал с ними. Кода Дад стрелял так же хорошо, как ездил верхом, а в соколах и соколиной охоте разбирался не хуже, чем в лошадях. Сам раджа, человек весьма сведущий в данном предмете, часто спрашивал у него советов и неизменно им следовал. После первого визита в родные края Кода Дад вернулся с женой, которая в должный срок родила ему троих сыновей, и к настоящему времени он был гордым дедом нескольких внуков и порой разговаривал с Ашем об этих образцах совершенства:
– Они как две капли воды похожи на меня в молодости. Во всяком случае, так говорит моя мать, которая часто их навещает, ведь мы родом из местности Юсуфзай, что расположена неподалеку от Хоти-Мардана, где служит мой сын Авал-шах со своим полком и второй мой сын Афзал тоже.
Два старших сына Кода Дада поступили на службу к британцам, в тот самый корпус разведчиков, где служил дядя Аша, Уильям, и теперь только Зарин-хан, самый младший, жил со своими родителями, хотя тоже мечтал о военной карьере.
Зарин был почти на шесть лет старше Аша и по азиатским меркам уже считался взрослым мужчиной. Но если не обращать внимания на разницу в росте, они двое очень походили друг на друга телосложением и мастью, ибо Зарин, как многие патханы, был сероглазым и светлокожим. Человек посторонний легко принял бы их за братьев, и Кода Дад действительно относился к ним как к таковым, называя обоих «сынок» и задавая обоим одинаково суровые трепки, когда полагал, что они заслуживают наказания. Подобные знаки внимания Аш почитал за великую честь, поскольку Кода Дад являлся реинкарнацией друга и героя его младенческих лет, чей образ потускнел в памяти, но оставался незабвенным, – мудрого, доброго и всезнающего дяди Акбара.
Именно Кода Дад научил Аша охотиться с соколом, дрессировать необъезженных жеребят, на полном скаку выдергивать из земли палаточный колышек острием копья и стрелять по движущейся мишени, попадая в нее девять раз из десяти, а по неподвижной мишени так вообще без единого промаха. И именно Кода Дад растолковал Ашу, что сдержанность благоразумна, а импульсивность опасна, и отчитал за привычку говорить или действовать без должного размышления. Речь шла, в частности, о его нападении на ювераджа и угрозе покинуть дворец.
– Если бы ты тогда придержал язык, то сейчас мог бы выходить в город, когда пожелаешь, а не сидел бы здесь взаперти, – сурово сказал Кода Дад.
Зарин тоже хорошо относился к мальчику и обращался с ним как с младшим братом, то награждая подзатыльниками, то поощряя добрым словом. И что самое замечательное, изредка Ашу разрешалось выходить с ними из Хава-Махала, каковые прогулки почти не отличались от одиночных вылазок: хотя Кода Даду и Зарину тоже строго было приказано не спускать с него глаз, они двое, в отличие от слуг ювераджа, нисколько не смахивали на тюремных конвоиров и с ними он наслаждался иллюзией свободы.
Аш успел забыть пушту, которым в малолетстве овладел в экспедиции отца, но сейчас снова научился говорить на нем, поскольку это был родной язык Кода Дада и Зарина, а Аш, как свойственно мальчишкам, хотел подражать своим героям во всем. В их обществе он говорил только на пушту, что приятно удивляло Кода Дада, но страшно раздражало Ситу – она стала ревновать мальчика к старому патхану, как некогда ревновала к Акбар-хану.
– Он не поклоняется богам, – с осуждением сказала Сита. – Вдобавок хорошо известно, что все патханы – прирожденные преступники. Они воры, душегубы и убийцы коров, и меня печалит, Ашок, что ты проводишь столько времени в обществе дикарей. Они научат тебя плохому.
– Разве плохо ездить верхом, стрелять и охотиться с соколом, мама? – возразил Аш.
Он считал, что перечисленные достоинства с лихвой окупают такие незначительные недостатки, как склонность к воровству и убийству, и, несмотря на все наставления Ситы и предостережения жрецов, никогда не понимал, почему коров следует почитать за священных животных. Будь это лошади, или слоны, или тигры, он бы еще понял. Но коровы…
Удержать в голове всех богов маленькому мальчику было трудно, ведь их так много: Брахма, Вишну, Индра и Шива, которые все один и тот же бог, но одновременно разные боги; Митра, повелитель солнца, и грозная Кали, повелительница черепов и крови, она же Парвати, милостивая и прекрасная; Кришна Многолюбимый, Хануман-обезьяна и толстопузый Ганеша со слоновьей головой, рожденный, как ни странно, от союза Шивы и Парвати. Всех этих и сотни других богов и богинь надлежало умилостивлять дарами, приносимыми жрецам. Однако Кода Дад говорил, что есть лишь один бог, чьим пророком является Магомет. Разумеется, это сильно упрощало дело, разве только порой казалось непонятным, кому же поклоняется Кода Дад в действительности: Богу или Магомету. Бог, по словам Кода Дада, живет на небе, но его почитатели не вправе произносить молитвы, покуда не обратятся лицом в сторону Мекки, где родился Магомет. И хотя Кода Дад с презрением отзывался об идолах и идолопоклонниках, он рассказал Ашу про священный камень в Мекке, который все мусульмане почитали святыней и которому поклонялись точно так же, как индусы – своим каменным изваяниям, символизирующим Вишну.
