Жюльетта Бенцони - Аврора
— Вы встретитесь с Ее высочеством в городском доме баронессы Беркхоф. Явиться во дворец было бы неразумно, гостиница тоже не годится. Экипаж вам потребуется... скромный. Выдайте себя, к примеру, за купчиху, везущую партию дамских нарядов...
— Напрасно вы считаете, что это помогло бы мне попасть во дворец. Полагаю, вы привезли для меня паспорт?
— Разумеется. Имя в него не вписано, выбирайте любое.
Он извлек из своего доломана свиток со свисающей печатью. Взяв документ, девушка внимательно его прочла. Присев на минуту к своему столику, она добавила несколько слов и отдала свиток офицеру.
— Готово! Теперь я — Гуго Меллендорф, кузен вам или баронессе, как вам больше нравится.
Он отпрянул, в его взгляде читалось возмущение.
— Юноша? Вы хотите прикинуться мужчиной? Вы?! Ничего не получится!
— Извольте объяснить, почему.
— Все вопиет против этого! Вы никого не обманете. Вы — сама женственность!
— Хотите пари? Между прочим, где вы остановились?
— Еще не решил. Думал, может быть...
— У меня? Это было бы неприлично. Лучше на постоялом дворе Мозера, это напротив ратуши. Недалеко отсюда, прекрасное место. Ждите меня там завтра в восемь утра. Будьте готовы к отъезду.
Ему ничего не оставалось, как ретироваться, послушавшись Аврору. Та с довольной улыбкой изучала паспорт, которым теперь мог воспользоваться один Гуго Меллендорф. Асфельд остался недоволен. Аврора лишь дружески, но рассеянно ответила на его низкий прощальный поклон.
Девушка была в восторге. Ей давно хотелось войти в образ мужчины и путешествовать, не испытывая тех неудобств, с которыми на каждом шагу сталкивалась в пути женщина: простая дорожная сума вместо громоздкого сундука, лошадь — по определению безмолвная — вместо вечно ворчащей Ульрики! Что до верзилы-простака, который будет ее сопровождать, то она уже была уверена в своей власти над ним. На душе было спокойно, хоть зимняя дорога и сулила трудности. Неожиданный зов герцогини Целльской — вот что ее влекло! Что могло понадобиться от нее высокомерной матери Софии Доротеи?
Остаток дня прошел в приготовлениях. Ульрика, естественно, не упустила удобной возможности, чтобы попричитать. Особенно ее удручало то, что ее как будто отодвинули в сторону: ее питомица больше в ней не нуждалась и довольно бестактно на это указывала! Аврора постаралась ей втолковать, что это вовсе не так, но блестящий предлог устроить трагедию из случившегося жаль было упускать.
Амалия откликнулась на сообщение об отъезде сестры совсем иначе. Решение Авроры шло наперекор ее принципам, но она не стала ничего говорить сестре, разглядев в этом маскараде лучик надежды. Не один месяц они обе убивались от отсутствия новостей. Предстоявшая встреча с бывшей Элеонорой д'Ольбрёз могла что-то прояснить, стать тропинкой к восстановлению последних событий, связанных с их братом. Она даже помогла Авроре в сборах: согласилась порыться в гардеробе мужа. Аврора была примерно одного роста с ним: если Левенгаупт был мужчиной среднего роста, то она была девушкой довольно высокой. В ее распоряжении оказался бархатный фиолетовый полукафтан до колен, закрывавший панталоны того же цвета. Из-под высоко подвернутых обшлагов торчали рукава тонкой сорочки, шею закрывало пышное жабо. Поверх полукамзола надевался жилет, чулки заправлялись в воронкообразные сапоги. Перчатки с крагами, черная шляпа с серыми перьями, кавалерийский плащ на коротком меху — и преображение налицо! Единственную трудность представляли волосы. У Авроры они были длинные, густые и шелковистые, и спрятать их под парик было невозможно. Амалия нашла выход: тонкую сетку из черного тюля. Оставив несколько прядей вокруг лица, она забрала остальное в узел на затылке, стянутый лентой, что позволяла недавняя мода. Общий вид был вполне приемлемым, но, рассматривая вечером свою новую одежду, разложенную по всей спальне, Аврора почувствовала грусть. Лучше бы надеть вещи Филиппа! Но нет, они были скроены на высокого мужчину атлетического сложения и висели бы на ней мешком. Даже старая шуба, которую он носил с ранней юности, и та не годилась, что совсем ее опечалило. Она бы дорого отдала, чтобы унести с собой его запах! В тот вечер ей не хватало Филиппа еще сильнее, чем раньше. Он всегда был с ней так нежен! Настолько, что — а ведь его предупреждали! — это вызывало ревность у «этой Платен» и даже у Софии Доротеи... Дошло до того, что Аврора уличила себя в тайном сожалении, что кровное родство кладет конец любым смелым мечтам...
Она знала, что между родными братом и сестрой порой возникает плотская любовь, и иногда спрашивала себя, согласилась бы на такое она сама. Филипп был красив, как бог, и она знала от матери, что у богов принято соединяться между собой... Она долго любовалась собой, стоя перед зеркалом. Она знала, что очень красива, но достаточно ли, чтобы ее полюбил бог? Ее отражение убеждало Аврору в том, что она вполне подходит небожителю. Пламя свечей золотистым цветом освещало ее лицо, обрамленное искрящимися гагатовыми локонами. Лазурные глаза сияли, розовые губы влажно блестели. Чтобы лучше разглядеть себя, она расстегнула платье, спустила на пол нижние юбки, сбросила рубашку. Ее тело было так прекрасно и безупречно, что это повергало ее в отчаяние. Неужели это великолепие обречено на медленное увядание, не познав расцвета, не принеся потомства, ибо только божество достойно стать отцом ее дитя — то божество, к которому она питает пылкую любовь?..
Нет, он жив! Он не мог умереть, ведь иначе и ей осталось бы только положить конец своему лишенному смысла существованию. Быть может, такова кара свыше за ее прегрешение, недаром за страстную любовь к родному брату положена казнь на костре! Хотя умереть вместе с ним — не это ли высшее счастье?
Схватив черную шубку, она прикрыла ею свою наготу и блаженно поежилась от прикосновения меха к обнаженной коже. А потом упала на кровать, сотрясаясь от отчаянных рыданий.
Глава V
Что поведала герцогиня
Несмотря на бессонную ночь — на постоялом дворе, где они остановились на несколько часов, чтобы дать отдохнуть лошадям, она почти не сомкнула глаз, — Аврора не ощущала усталости, въезжая внутрь городских укреплений Целле. Оказалось, что скакать на послушной лошади галопом, в мужской одежде — менее мучительно, чем трястись в карете, даже с хорошими рессорами: все равно колеса кареты проваливались бы во все колеи и рытвины на дороге, задевали бы все торчащие камни. Видит бог, всего этого хватало в Люнебургских ландах, образовывавших большую часть герцогства Целле. К тому же ей повезло с погодой: немного подморозило, снег перестал идти, небо хотя бы отчасти прояснилось, и пейзаж, в прошлые поездки навевавший на нее тоску, теперь приобрел даже некую поэтичность. Облака окрашивались в разные тона в зависимости от их места на горизонте, северо-западный ветер приносил с моря ароматы соли и йода.
